Д. Х. не совсем верил в то, что говорил.
– Я полагаю, это мог быть гром.
Иногда удается заставить себя верить в то, что говоришь.
– Туч нет!
Ярость Аманды была немного притуплена облегчением. Она нашла своих детей: широко распахнувших глаза, грязных, как нищие, – и не собиралась их отпускать. В ее руке была зажата правая ладошка Роуз так же, как много лет назад, когда ее дочь плохо себя вела. На левой ладони девочки был красный след: ровная, непрерывная линия. Ссадины на левом колене, пятна грязи на подбородке, плече и мягком животе – Роуз проводила кампанию за право на раздельный купальник в течение нескольких месяцев, – сальные волосы и красные глаза, но в остальном она была в порядке. Дети выглядели так, словно они были в порядке. Казалось, они были в порядке.
Аманда очертя голову бросилась в лес и нашла их с помощью какого-то инстинкта, про владение которым она и забыла, или, возможно, ей просто повезло. Из-за шума все трое бросились бежать, и их пути случайно пересеклись. Шум заставил Клэя остановить машину на обочине сюрреалистично пустой дороги, открыть дверь и всмотреться в небеса. Шум испугал Рут, наполнявшую кофейник, и она уронила на пол ложку. Шум приказал стаду оленей, которых было уже больше тысячи и которые уже не обращали внимания на границы собственности, проведенные людьми, панически нестись сквозь сады, не останавливаясь даже чтобы перекусить. Домовладельцы были слишком заняты разбитыми окнами и кричащими детьми, чьи младенческие барабанные перепонки были необратимо повреждены, чтобы пялиться на всех этих животных.
Аманда с детьми вышли из леса, и хотя они были чужими для Рут и Д. Х., воссоединение было настоящей радостью. Рут обняла мальчика за голые плечи. Д. Х. сжал предплечье Аманды в отцовском облегчении. Последствия шума – гул, ощущение вибрации – казалось, все еще не ушли. Они были похожи на рой назойливых насекомых: тех кусачих мух, которые иногда водятся на пляжах. Там и тут. Настойчивые. Аманда предложила зайти в дом, сформулировав то, что чувствовали все. Небо было довольно голубым и очень красивым, но на улице все казалось каким-то ненадежным. Шум, казалось, был чем-то природным, но, как выяснила Рут, кирпичи не могли заглушить звук.
– Это была бомба? – Видения грибовидных облаков.
– Где папа? – заторможенный, как после травмы, голос Арчи сорвался, высокий и неловкий, на слове «папа». Где же был папа?
– Уехал по делам, – Аманда была немногословна.
– Я уверена, он вернется в любой момент. – Рут наполнила стаканы водой. Дети были грязные и потные. Она не знала, как помочь, а она хотела помочь. Она не могла прижать к себе внуков. Но могла дать этим незнакомым детям стакан воды.
– Спасибо. – Арчи вспомнил о манерах. Это был хороший знак.
– Почему бы вам не сходить помыться? Я могу остаться с Арчи. – Рут наклонилась поднять упавшую ложку, которой накладывала смолотый кофе. Она хотела помочь, но больше всего она хотела отвлечься.
Аманда отвела Роуз в ванную, промыла ее раны. Ничего серьезного. Ритуал утешил их обеих: влажная туалетная бумага и неоспорин
[35], лицо ее ребенка так близко, что она могла почувствовать запах ее горячего дыхания. Руандийцам после геноцида
[36] оправиться помогли салоны красоты. Прикосновение к другому человеку исцеляло. Она вытерла лицо дочки влажной тряпкой, одела ее в толстовку и шорты. Роуз, которая раньше не хотела, чтобы ее видели голой, даже не протестовала. Шум испугал ее.
Рут надо было чем-то заняться.
– Попей-ка воды, милый, – ласковые слова не давались ей естественным образом. В школе они звали каждого ребенка «друг». Даже когда они попадали в неприятности, к ним обращались не «девушка» и «молодой человек», а только «друг». Друг, нам нужно поговорить о твоем поведении. Друзья, пожалуйста, потише. Священное, ни к чему не обязывающее обращение.
Безволосая спина Арчи была покрыта слоем пота и пыли. Можно было бы написать какое-нибудь слово поверх грязи на его коже, как шутники писали «Помой меня» на оставленных без присмотра машинах. Он послушно сделал глоток.
– У меня странное ощущение в ушах.
– Наверное, это нормально. – В ушах Рут не было странного ощущения, но оно было во всем остальном. – Это было… громко.
Шум мог повредить их барабанные перепонки.
Аманда вернулась, держа за руку чистенькую девочку, которая снова стала ребенком.
– Ох, Арчи. Ты очень грязный.
Она погладила его испачканную спину, успокаиваясь и успокаивая.
Д. Х. выглядывал в окно, полный подозрений ко всему, что видел: к бассейну, к шелесту деревьев. Это все, что там было, все, что он мог увидеть, да он и не ожидал увидеть – что? Бомбу? Ракету? Или это одно и то же?
– Это был самолет? – Аманда пыталась восстановить в памяти шум, но он был подобен боли: тело не могло вспомнить никаких деталей. Он мог быть механическим, а самолеты казались высшей формой механизмов.
– Самолет разбился? – Рут не знала, что Аманда имела в виду, и понятия не имела, какой звук будет от взрыва самолета, как тогда над Локерби
[37], или от падения – как от того, летевшего к Капитолию
[38]. Опять же, она могла ссылаться только на голливудские фильмы.
– Или преодоление звукового барьера. Звуковой удар. Это был звуковой удар?
Однажды они летали на «Конкорде»
[39]: проказа на их пятнадцатую годовщину. Тогда с ними на одном рейсе летел Франсуа Миттеран
[40]. – Мне кажется, им нельзя преодолевать звуковой барьер над сушей. Можно только над океаном. Думаю, это правильно.
– Самолеты обычно не преодолевают звуковой барьер. – Арчи делал об этом доклад в шестом классе. – А «Конкорды» больше не летают.
Он был прав в том, что «Конкорды» раньше распугивали только китов в Северной Атлантике. Но наступили необычные времена. Он не знал, что самолеты, которые вылетели из города Ром, штат Нью-Йорк, обычно двигались на север – это самый прямой путь к открытому морю. Но в этот раз они взлетели, чтобы остановить нечто, что приближалось к Восточному побережью страны. Фронт создаваемой ими звуковой волны составлял около пятидесяти миль – небеса разорвались как раз над их маленьким домиком.
