– Думаю, вы правы.
– Скажите что-нибудь, чтобы мне стало легче. – Аманда искала дружбы, или человечности, или утешения, или облегчения.
Рут скрестила ноги и посмотрела на нее.
– Я не умею утешать.
Аманда немедленно разочаровалась.
– Может, мне самой это нужно. Утешение. – Ей очень хотелось постирать одежду. Нейтральный запах мыла, шум воды. – Так что я не могу вам его дать. Но оставайтесь. Думаю, вам стоит остаться. Думаю, это имеет смысл. Даже если я не помогу вам почувствовать себя лучше. Не смогу сказать вам ничего мудрого и набожного.
– Я знаю… знаю, что не можете.
– По крайней мере, с вами здесь дети. А я не знаю, что происходит с моей дочерью. Не знаю, что происходит с внуками. Мы ничего не знаем про мир. Вот так вот.
Аманда знала, что так было всегда. Но она не могла не мечтать, чтобы все было иначе. Ее одежда пахла рвотой сына, а в воздухе пахло пирогом ее дочери.
– Давайте поедим. Я приму душ, а потом нам надо поесть. Думаю, это поможет.
Нет, не совсем то.
– Я не могу придумать, что еще можно сделать.
28
В ЭТОМ БЫЛО ЧТО-ТО ПОЧТИ ПРАЗДНИЧНОЕ. Глоток перед битвой
[46]. С виду все было так безмятежно, завлекательно, по-отпускному. Предприимчивая Рут раздобыла банку куриного супа, Арчи неохотно черпал его ложкой. Аманда уложила его в перестеленную кровать. Предприимчивая Роуз вспомнила: в прошлом году она скачала фильм на ноутбук матери. Фильм был не так уж интересен, но это лучше, чем ничего. Аманда отправила ее в кровать с кусочком торта и почти бесполезным компьютером, и четверо взрослых проводили вечер по-взрослому, с откровенностью, которой они не могли насладиться, когда их слушали маленькие ушки. Д. Х. листал старый журнал «Экономист», Рут наполнила фарфоровые миски молодой морковью и хумусом. Аманда цедила бокал вина. Клэй стоял у кухонного островка, сочиняя пасту с фаршем.
Дождь утих, терраса под навесом высохла. Но они ужинали внутри, и не из-за москитов в их агонии перед концом сезона. Их страшил лес. Прибывающая бледно-желтая луна гордо светила сквозь разорванные облака. Последствий от шума не было или были – у них в головах. Может, то, что они слышали, было грохотом самих небес, как предсказывала курица Хенни Пенни
[47]. Это казалось вполне вероятным. Никто из них не знал, что с ними происходит, и, возможно, из-за этого церемония была странно радостной, или, возможно, это была коллективная истерия, или, возможно, это было холодное шардоне цвета яблочного сока.
Все ощущалось так привычно и знакомо, как на День благодарения: передача по кругу тарелок с едой, наполнение бокалов, болтовня. Кто-нибудь хотел слушать рассказы Джорджа? Про клиента, что потерял состояние, когда выяснилось, что одна из работ Баския
[48] оказалась подделкой, про мужчину, который перевел сотни тысяч долларов на имя своего семимесячного ребенка, чтобы обойти брачный контракт, про человека, потерявшего три миллиона в Макао, про клиента, которому нужны были наличные, чтобы заплатить игроку из «Нью-Йорк Янкиз»
[49] за благословение бар-мицвы его сына. Его рассказы были о деньгах, а не о людях: о деньгах – внушающих трепет, иррациональных и почти всемогущих. Джордж думал, что деньги смогут объяснить то, что с ними происходило, и что время покажет, не смогут ли деньги их спасти. Если эти люди завтра уедут, нужно не забыть отдать им тысячу долларов за беспокойство. Однако Д. Х. не был уверен, что они уедут.
Десерт, почему бы и нет? Воцарилось ощущение завершенности, по крайней мере для Клэя. Свежевыстиранная одежда крутилась в горячих объятиях сушилки стоимостью в четыре тысячи долларов. Он думал, что у Арчи спадет жар, думал, что попросит Д. Х. показать, куда им ехать, карандашный набросок, надежный путь. Он думал, что придет утро и удивит их своей красотой, и они поедут домой.
Они нарезали торт Роуз. Рут выставила на стол картонные пинтовые ведерки с мороженым. В хорошо укомплектованной кухне было две ложки для мороженого из нержавеющей стали. Посуды хватало, чтобы заполнить посудомоечную машину.
Это произнесла Аманда:
– Что ж, электричество все еще есть.
Ты перестаешь обращать внимание на электрический ток – который ты не можешь увидеть, но который дает тебе определенный комфорт, почти как Бог. Медленно, очень медленно из ванны в детской ванной комнате утекала вода, но она этого не знала.
Разговор зашел о местах, в которых они бывали. Д. Х. сардонически предположил:
– Должно быть, у вас случались и более приятные каникулы, чем эти.
Аманда подумала о местах, где не темнеет по ночам: Хельсинки, Санкт-Петербург, городки на Аляске, построенные для людей, которым платят за то, что они что-то делают с землей. Она боялась возвращения непостижимого шума, когда стемнеет. Они ничего не знали.
– Дисней? – Она рассмеялась. Тот отпуск она ненавидела, но воспоминания были приятны.
– Арчи тогда тоже рвало, – сказал Клэй. Он хотел думать об этом так – что в каникулы дети естественным образом капитулируют перед вирусами. Арчи всегда тошнит! Арчи, перестань! Это было куда приятнее, чем поверить, что Арчи действительно болен.
Рут говорила о Париже. Они с Майей пили чай в отеле «Георг V», примеряли обувь в «Галерее Лафайет», катались на карусели в садах Тюильри, хотя в тринадцать лет Майя считала, что это ниже ее достоинства.
– Город действительно такой великолепный, как рассказывают.
– Мы должны съездить туда на зимних каникулах. Париж такой красивый, что неважно, холодно на улице или нет. – Клэй вообразил своих детей на площадке Эйфелевой башни, порывы их морозного дыхания, пока они смотрели на мир под ногами. Он вспомнил кадры наводнения в Париже, когда же это было? Лувр убрал тридцать пять тысяч произведений искусства, так, чтобы их не уничтожила Сена. – Увидим «Даму с единорогом».
– Звучит дорого. – Пустые обещания пугали Аманду. Что, если разразилась большая война, способная охватить весь мир, и границы стран стали неприступными, как стены замков? Она не знала, что все еще хуже, что слово «война» не могло этого описать. Те самолеты из Рома, штат Нью-Йорк, поднялись в воздух, чтобы встретить другой, тот, что летел из Западной Африки. Плохая работа разведки: в итоге они загубили четыреста с лишним душ до того, как те оказались достаточно близко к американской границе, чтобы начать заполнять иммиграционные документы. Раньше дела шли медленнее. Теперь фанатику не обязательно стрелять в эрцгерцога: каждый день оказывался мешаниной из почти одновременных происшествий.
