Вспоминая детство, Ягнило ловко вылепливал из глины огромную фигуру. Албыч получался у него точь-в-точь такой, как был прежде. Оказалось, что Ягнило не раз видел его и даже играл с ним в штосс. Правда, некоторые черты выходили у Ягнило утрированными. Слишком резкими, что ли. Ева потянулась поправить Албычу нос, но Ягнило вспыхнул и выговорил сквозь зубы:
– С детства я ненавидел, когда к моей неготовой работе прикасается кто-нибудь чужой! Иногда у него даже случайно отрывало пальцы… А всё почему? Художника просто обидеть! Он существо ранимое!
И правда, как художник Ягнило оказался невероятно обидчивым. Дважды или трижды полностью сминал абсолютно готового Албыча и начинал всё заново.
– У меня пропало вдохновение! Я бездарь! Я ничтожество! – бормотал он, вцепившись себе в бороду испачканными глиной пальцами. Наверху, на примыкавшем к карьеру поле, что-то трещало и взрывалось. К небу поднимались многометровые фонтаны грязи.
Пока Ягнило занимался глиняным контуром Албыча, стожар занялся ледяным. Забрав у Евы кристаллы первичного льда, он смешал их с водой из глубокой лужи. Лужа закипела, резко охладилась – и возник голубой снег. Этим снегом Филат заправил пустоты внутри глиняного контура. Снег расширился и, отвердев, образовал лёд.
– Готово? – спросил он у Ягнило.
– Ещё парочка штрихов! – отозвался недовольный художник, добавив на лоб Албычу несколько свободно падающих глиняных прядей. – Так вот лучше. А то вид у него был солдафонский!
– Он и сейчас солдафонский! – заметила Ева, созерцая грубой выделки решительное лицо.
– Да! Но это солдат-поэт, прошедший огонь, воду и медные трубы!.. Всё, начинаем! Где душа? – Выхватив из рук у Евы бутылочку, главный магобор зубами выдернул пробку и аккуратно переместил живой огонёк в центр ледяного контура.
– А не надо было создать для него третий контур?.. И глину мы, кстати, не обожгли! Она развалится! – с тревогой спросила Ева.
– Первый закон хомячков гласит: дай хомячку вату и газету – а нору он построит себе сам! – авторитетно отозвался Ягнило. – Не надо делать за душу её работу. Она сама справится!
Маленькое пламя разрасталось. Ползло вширь, охватывая лёд. Происходило это не так быстро, как хотелось бы. Порой пламя на миг останавливалось, и тогда казалось, что оно опять начнёт собираться в точку. Но потом продолжало свою работу.
– Есть ещё второй закон хомячков, – рассеянно произнёс Ягнило, не отрывая взгляда от голема. – Он звучит так: какого бы объёма ни было пространство, оно всегда будет полностью заполненным. Если совсем просто, то дело обстоит так. В маленькой клетке пять хомячков. Свободного места нет. Но вдруг в клетке рождается ещё хомячок – и место находится. Рождаются ещё пять хомячков – и опять место находится. Трёх хомячков отдают – казалось бы, ура, вот теперь заживём! – но опять же места нет! Вот это закон хомячков! Отсутствие пустоты где бы то ни было!
– Но космос же пустой! От звезды к звезде – десятки световых лет пустоты, – сказала Ева.
Ягнило удивлённо оглянулся на стожара.
– Это она о чём? – спросил он.
– Не говори глупостей. В космосе нет никакой пустоты! – недовольно буркнул Филат.
– И что там? – спросила Ева.
– В космосе обитают невероятно большие животные. Такие огромные, что мы запросто способны сквозь них видеть или летать на кораблях. Они об этом даже не узнают. Существа эти так громадны, что могут быть больше галактик. И одно огромное существо может, в свою очередь, быть по отношению к более крупному так велико, что мелкое и знать не будет о его существовании, как мы никогда не считали отдельных микробов в нашем теле… Но пустоты в космосе нет. Это уж точно!
Ева попыталась представить бесконечную цепочку из всё увеличивающихся диковинных животных. Но представлялись ей лишь элементали воздуха – живые лёгкие создания, шагающие против ветра и вылепливающие свои тела из облаков.
– А Теневые миры? Они так же? – спросила она.
Стожар коснулся глиняной ноги голема, проверяя, начала ли она нагреваться. Лицо его стало неуютным, колючим и несчастным.
– Теневые миры гораздо плотнее, чем эти огромные звери. Теневые миры – это комбинации несвершившегося, цепочка ошибок. Там не иллюзии, не грёзы, а осязаемое пространство. Только его как бы нет. Оно не реализовалось из-за тебя и теперь тебе мстит. Мог спасти – и не спас. Мог сдержаться – и не сдержался. Мог поцеловать – и не поцеловал, и так до бесконечности. И в этих ошибках таятся мерзкие и опасные создания, гложущие нас ощущением, что мы неотвратимо всё потеряли. Они ползают прямо в толще бесконечных вариаций одного и того же… И всё это множится, множится. Ты копошишься в мокрых листьях нереализованных реальностей – а где-то рядом кто-то с хрустом подъедает биомассу. Там прошёл червь с алым жалом, разминувшийся с тобой всего одним миром…
Ева подняла небольшой кусок глины и, вылепив маленькую птичку, осторожно посадила её на плечо голему. Овал тела, кружок головы с намеченным клювом, глаза-шарики и два процарапанных крыла.
– Вообще с пространством всё сложно. Самое большое в какой-то момент переходит в самое малое. Ну, как тезис, что Вселенная возникла из точки, которая была мельче песчинки, но эта песчинка содержала в себе столько энергии, что взорвалась, начала расширяться, замедляться, переходить в материю и образовала всё, что нас окружает! – продолжал Филат.
Ягнило давно уже сидел на земле, вытянув длинные ноги. Но и сидеть ему надоело. Он откинулся назад и стал смотреть на небо.
– А я вот давно не пытаюсь ничего постичь! – сказал он. – Это всё равно что комар сказал бы: я знаю всё о мироздании! Ночью люди спят. Это самое хорошее время, чтобы незаметно сесть им на руку и как следует подкрепиться! Сядешь раньше – прихлопнут. Сядешь позже – начнут ворочаться и раздавят… Но разве это всё о мироздании? Это мизер, необходимый комару для размножения. Я и стал магобором потому, что понял – могу только одно: любить, доверять и благодарить. И больше ни-че-го! В общем, мама сказала «хорёк» – и никаких сусликов!
Время шло. Рассветало. Ржавый остов трактора внезапно перестал быть и остовом, и трактором и стал строительным вагончиком, сильно смятым и разрушенным. Маленькое пламя продолжало захватывать всё новые пространства льда, проникая в кристаллы. Как заботливая хозяйка открывает все ящички, заглядывает во все шкафы, желая всё запомнить и всё контролировать, так и огненная душа голема проникала во все частицы нового тела, заполняя его собой.
Когда лёд засиял так, что больно было на него смотреть, пламя добралось и до глины. Ева ожидала, что здесь его продвижение замедлится, но всё произошло строго наоборот. Глина начала разогреваться и краснеть. Ева, стожар и Ягнило отодвинулись. Даже в метре от глиняного человека стоять было невозможно.
Душа проникла уже повсюду – от больших пальцев ног до процарапанной чёлочки. Даже глиняную птицу на плече голема она освоила и отогрела. У птицы распахнулись крылья, прежде не существовавшие, а нарисованные. Птица слетела с одного плеча голема, перелетела на другое и клюнула его в глину. Голем дёрнул плечом, как мог бы дёрнуть им спящий человек, по которому пробежал мелкий зверёк. Подпрыгивая, пылающая птица перебежала голему на лоб и легонько клюнула его в рот, в веки и в центр лба.
