— Так вот он какой — Залив гнева Императора, — послышался за моей спиной голос Элеоноры.
— Имени тысячелетия имперской инквизиции, если точнее, — поправил ту верховный, затем хохотнул, — творение рук, так сказать, нашего дорогого Павла Алексеевича.
Хитро взглянул на меня и добавил:
— Дорогого потому, что дорого нам обходится.
— Я не специально, — надувшись, буркнул я, чем развеселил уже старую ведьму.
— Ха-ха, боюсь представить, что было бы, если бы делал специально!
— А что представлять, — внезапно ответил жене верховный, — в султанате же уже сделал.
— А, ну да, — голос ведьмы стал задумчивым, — что-то я не сообразила сразу.
Резко повернув, коптер полетел вдоль водной границы, двигаясь на северо-восток к океану, а затем, не долетев до него, снова свернул, вновь, в глубь имперских территорий.
Под нами началась совсем уж необжитая дремучая местность, из сплошных лесов с болотами и вот тут мы и пошли на снижение. Сначала летели почти цепляя верхушки мрачных елей, затем нырнули в просвет между деревьями, поблёскивающий болотной водой сквозь зелёную травку, затем, снизив скорость до самого минимума, влетели под сомкнувшиеся аркой ветви деревьев и по этому своеобразному тоннелю добрались уже до места, приземлившись на большой скрытой ветвями вековых дубов, растущих по краю, поляне.
— Внушает, — произнёс я, разглядывая многотонные покосившиеся обелиски, с вырубленными на них рунами, потемневшие, на треть покрытые мхом, что в несколько кругов расположились посередине поляны, напоминая какой-то Стоунхэндж.
— Древнее место, — ответила старая ведьма, — оно ещё последних богов помнит.
Верховный инквизитор поднялся с пилотского кресла, потянулся, но тут же схватился за спину, пожаловался:
— Вступило, что-то.
— Дай заговорю, — тут же засуетилась Дракусовна, — что-то пошептала, касаясь спины супруга и тот, спустя несколько секунд, облегчённо вздохнул и поблагодарил:
— Спасибо родная.
— Она что, целительница? — шепнул я Элеоноре, когда мы дружно вылезли на поляну, утонув по щиколотку в густой но не слишком высокой траве.
— Нет, ты что, — покачала головой та, — Она чистая ведьма, просто есть класс проклятий, которому в академии не обучают.
— Лечебные что-ли?
— Ну не совсем, они проклятиями быть не перестают, но ведь можно проклясть не человека, а поразившую его болезнь.
И тут я вспомнил такую вещь из земной медицины как химиотерапия. Вероятно тут тоже что-то подобное было, если смотреть по аналогии.
— Тонкая, должно быть, работа, — добавил я, уперев задумчивый взгляд бабке в спину.
— Очень тонкая, обычному мастеру не по зубам, да даже мне не по зубам, потому что я на два дара распылилась, на таком уровне работать с проклятиями не могу.
Из-за камней, нам навстречу вышло ещё пару бабок, таких старых и скрюченных, с узловатыми клюками в руках, что на фоне их, Снежанна Дракусовна смотрелась чуть-ли не девушкой.
— Ого, — снова прошептал я, — вот это почтенные старушки, ничего не скажешь.
Тут вдруг одна приостановилась, потянула длинным крючковатым носом, да как заявит скрипучим голосом:
— Чую, чую, русским духом пахнет…
Элеонора подозрительно на меня посмотрела, но я только развёл руками, совершенно без понятия, как ведьма меня вычислила.
А та, меж тем, подошла, снова принюхалась, а затем так с надрывом в голосе спросила:
— Шипром брызгался, милок?
— Им, бабушка, — ответил я, находясь в некоторой прострации от сюрреализма происходящего.
Если та помнит шипр, да ещё с учётом удвоенной разницы в скорости временного потока, между Землёй и этим миром, лет ей должно было быть не более шестидесяти-семидесяти. Вроде как шипр появился только где-то перед революцией, не раньше. Это что же, её так жизнь помотала, что выглядит как тысячелетняя старуха?
— Дай хоть понюхаю, — прошамкала та, беря меня за край инквизиторского плаща и буквально втягивая носом запах.
— А вы, я извиняюсь, — когда с Земли-то улетели? — поинтересовался я, выйдя из ступора.
— В тридцатых, милок, — ответила та, — молодая была, глупая. Повелась на посулы одного больно складно песни поющего магика.
— То есть, вам всего лет шестьдесят? — решил я удостовериться в правильности своих догадок.
— Верно, милок, шестьдесят два, — кивнула та.
— И что же с вами случилось?
— Хочешь спросить, как я в бабку дремучую превратилась?
— Э-э, ну да…
— Долгая история, — отмахнулась та, а затем посмотрела на Дракусовну, — ну что скажешь, Снежанна, зачем нас звала?
— Да есть тут одна возможность, — произнесла та, а затем потёрла морщинистые ладони друг об друга, — попробуем аватара сотворить вот из этого мальчонки, — и она кивнула на меня.
Глава 13
— Ну что, готов? — спросила меня Дракусовна, когда прибыли остальные бабки конклава и за час уже успели несколько раз поссориться и помириться, заодно обсудив уйму знакомых и незнакомых магов.
— Готов, — ответил я, мужественно вставая с большого камня на котором сидел, хоть и ощущал некоторую неуверенность в успешности данного мероприятия.
Присутствовавшего тут верховного инквизитора его благоверная решительно с поляны выгнала, потому что ритуал был тайный и только для посвящённых адептов проклятий.
Проследив, как коптер, приподнявшись над землёй, медленно полетел обратно, я спросил:
— Это было так обязательно?
— Нет, — хмыкнула старая ведьма, — просто не хотела, чтобы он пялился тут на голых баб.
— В смысле — на голых?! — повернулся я к ней.
Брови мои удивлённо сошлись к переносице, но обернувшись, я увидел, как остальные ведьмы начинают разоблачаться.
— А ты как хотел, Паша, ритуалы подобного плана не терпят посторонних предметов, только голое тело, ни одежды, ни, упаси Магнус, украшений каких, — ответила Дракусовна и тоже принялась скидывать с себя одежду.
Да уж, лицезрение двенадцати старух в полном ню, не самое то зрелище, которое очень жаждешь, если честно. Всё отвисшее, морщинистое, кожа в пигментных пятнах, фигуры даже близко не напоминающие классические песочные часы.
В общем, хватило и одного мимолётного взгляда, чтобы я принялся рассматривать исключительно кроны деревьев над головой.
— Ну а ты что стоишь? — раздался, спустя минуту, недовольный голос ведьмы, — тебя это тоже касается.
— Что, мне тоже раздеваться? — я невольно покраснел.
Нет, не то чтобы я был такой стеснительный, просто крепкий, в самом расцвете сил голый мужик в окружении толпы голых старух… Я бы не хотел увидеть фильм, который начинался бы также.
