– Уже получилось. У него масса последователей, и все они живут среди нас. И ты будешь в их числе.
– Не думаю.
Деревья пробегали за окнами, дорога уходила под колеса, дождя в этот раз не было, и ехал я в два раза быстрее.
– Тебе это нравится, Адам, вот такая вот жизнь? – спросила она.
Я молчал.
– Когда ты должен жениться? В тридцать?
– В сорок.
– А до этого что? Будешь ходить по углам, искать мимолетные связи?
Я вспомнил о прошлой ночи.
– Ты не выдержишь, никто не выдержит. А знаешь, что грозит парням, если ОНИ узнают?
Я обернулся и чуть не съехал с дороги.
– Химическая кастрация, – сказала она совершенно спокойно.
– Это полный бред, – я вытер пот со лба, – полный бред.
– Нет, Адам, это реальность.
– То есть если они узнают, что вчера ночью я был… – В животе все съежилось.
– Они не узнают.
– Ты специально все это подстроила? Чтобы шантажировать меня?
– Кому ты нужен, тебя шантажировать? У Артура целая армия, а таких, как ты, все меньше и меньше.
Мы свернули с шоссе на проселочную.
– Ты знаешь, что люди пропадают? – спросила она.
Во мне все похолодело, я знал и больше всего хотел узнать, но боялся услышать правду.
– Артур говорит, счет пошел на десятки. Есть и его люди. И если не сейчас, то никогда.
– Что с ними?
– Артур не все мне говорит. Но те, кого находят…
– А находят?
– Да, некоторые возвращаются.
Я вспомнил взгляд той матери с листовками у автобусной остановки. Равнодушие патрульных, ее отчаяние, свое безразличие.
– Но приходят они другими людьми. Они спокойно доживают жизнь по своему сценарию и не брыкаются больше.
– Тот бар, те встречи за столиками – много приходит таких?
– Отчаявшихся? Мечтающих сдохнуть? Каждый день несколько.
– Этот парень, который подсел ко мне…
– Его откачали вчера.
– Напился?
– Нет, попытался покончить с собой. Теперь ему будет все равно. Навряд ли он уже кого-то захочет.
Я стиснул губы, не зная, что сказать. А что тут скажешь? Что я работаю в министерстве и ничего не могу с этим сделать, что их мечты так и останутся мечтами, а Артур так и останется психом. Никто не позволит ему провернуть такое. И я уже знал, чем это закончится, но не хотел расстраивать Хлою. Она влюбилась в этого фанатика и не могла думать реально. А реальность была нешуточной. Это тебе не детские игры. Его посадят и уничтожат, а потом возьмутся за нее и за всех, кто был связан с ним. Они и до меня дойдут, даже если не через Артура. Я не справляюсь со своей работой. С чем я пойду в министерство, что им скажу? Мне даже сдать некого. Точнее, есть кого, я могу сдать Нину и этого старика, но не хочу.
Я посмотрел на Хлою, она держала ящик с рассадой и смотрела на мелькающие в окне столбы освещения. Может, у этого психа что-то и выгорит, подумал я.
– Те мониторы, – начал я, – что он показывал мне.
– Впечатлен? – Хлоя смотрела на меня торжествующим взглядом. – Круто наш декан жарил свою жену, правда?
– Хлоя!
– А что? Можем посмотреть, как кто-то жарит твою мать.
– Перестань!
– Тебе же все нравится, Адам!
– Мне не нравится, понятно тебе! – Я дал по тормозам. – Мне не нравится, и я ничего не могу с этим поделать! Есть один старик, ему под семьдесят, и он живет вон в том доме с серой крышей и голубыми ставнями. Он сажает цветы и говорит сам с собой. А еще он ищет любимую женщину, которую двадцать лет назад забрало у него министерство. Она была беременна и, может, родила. Он уверен, что это была дочь. Он хочет ее найти. Свою дочь, понимаешь? Но, если он хоть попытается, за ним придут.
– За ним? – удивилась Хлоя. – Кому нужны старики?
– Я знаю, что говорю.
Я припарковал машину под тем же рухнувшим деревом – сейчас, без большой ветки, оно казалось каким-то перекошенным на один бок – погасил фары и заглушил мотор.
– И что ты собираешься делать? – Она смотрела на меня в упор. – Отговорить его? Так не проблема. Скажи, что ему грозит опасность, ведь он не хочет провести остаток жизни в тюрьме.
– Его это не остановит, он сказал, ему нечего больше терять.
– И что ты предлагаешь?
– Притвориться его дочерью.
– Кому? Мне?
– Нет, блин, мне!
– Я не смогу. Нет, не так. Я не хочу!
– А почему нет? Скажешь, что твоя мать умерла и ты очень рада его видеть.
– Какой-то бред.
– Он перестанет искать свою дочь. За ним перестанет следить министерство.
– И все будут жить долго и счастливо…
– Не думаю, что ему много осталось. Будешь приходить к нему с тортиком раз в год.
– Ну на это я точно не подписывалась.
– Перестань. Он несчастный человек.
– Если приходить к каждому несчастному раз в год, никаких дней не хватит.
– Я не прошу ко всем, я говорю об одном.
– Очень странно, Адам, всем ты помочь не хочешь, а одному – пожалуйста.
– Это все, что я могу сделать. Значит, так, с твоей матерью они познакомились…
– О нет, ничего я запоминать не буду!
– Можешь представиться своим именем, он все равно не знает, как зовут его дочь. Мать зовут Тея, его зовут Грегори Дэвис. Запомнила?
– Нет, не собираюсь я ничего запоминать!
– Подожди меня в машине, я пока цветы отнесу.
– Я сбегу отсюда, понятно тебе.
– Не сбежишь.
Я взял ящики с рассадой и направился к мистеру Дэвису. В саду никого не было, я постучал в дверь, она открылась.
– Мистер Дэвис? Вы здесь?
– Да, сынок, заходи! – крикнул он из глубины комнат.
В доме было тихо, пахло яблочным пирогом и джемом. Я прошел в гостиную. Старик сидел за шахматной доской, обдумывая очередной ход. Переставил ладью, повернул доску, стал играть за черные.
– О! Ты принес цветы! – Подскочил он из-за стола. – Поставь, поставь на пол.
– Развлекаетесь? – посмотрел я на шахматы.
– Мозг нужно тренировать, иначе он перестанет работать, – улыбнулся старик.
Он наклонился над фиалками и понюхал их.
– Какая красота, Адам, какая красота. И земля еще сырая.
