– Ваш друг – вор? – изумленно переспросил толстячок.
– Для меня не имеет никакого значения происхождение или род занятий человека, если он мой друг, – твердо ответил я, глядя ему прямо в лицо.
– Да-да, конечно! – с радостью поспешил согласиться хозяин кареты, сеньорита же бросила в мою сторону весьма заинтересованный взгляд. Черт возьми, почему это меня так волнует?
– Могу я поинтересоваться причиной вашего конфликта с целым отрядом необычайно храбрых молодых людей? – последние слова я специально выделил интонацией, стремясь придать им максимально ироничное значение.
– Виконту де Монтихо очень не понравился мой отказ на его предложение руки и сердца, – с глубоким вздохом ответила Элена, – и, если бы не ваша помощь, меня бы повели под венец силой. Или просто сделали бы наложницей…
Кровь ударила мне в голову с такой силой, что на мгновение у меня потемнело в глазах. Неслыханная наглость! И очень странно, что виконт решился на такое дело – это все-таки не крестьянку украсть, а нанести оскорбление семье, равной ему по происхождению. Конечно же, случается и такое. Сильные мира сего частенько позволяют себе гораздо больше, чем предусмотрено установленными правилами. По идее, власти должны удерживать таких людей в рамках закона, но беда в том, что чаще получается наоборот: власти пресмыкаются перед знатными возмутителями спокойствия и закрывают глаза на их деяния. Такие мерзавцы понимают лишь язык силы, да только ведь далеко не каждый обиженный может постоять за себя. И именно по этому у бретеров вроде меня всегда достаточно предложений работы.
Но касается-то это в основном знатных особ, а не провинциальных дворянчиков вроде виконта де Монтихо. Этот-то должен понимать, что может быть призван к ответу если не родственником сеньориты, то нанятым защитником чести. Или виконт у нас внебрачный сын какого-нибудь герцога или принца королевских кровей? Что ж, если он уцелеет после знакомства с отрядом наемников, я заставлю его держать ответ за содеянное. Даже если для этого мне придется задержаться в Нугулеме с риском быть схваченными подручными де Бернье!
– На постоялом дворе я стал невольным свидетелем вашего общения с охранниками, – продолжил я, как только удалось совладать с сиюминутными эмоциями. – Они покинули вас из-за де Монтихо?
– Э-э, отчасти да… – Прежде чем ответить, сеньор Оберон растерянно переглянулся с дочерью. – Видите ли, у нашей семьи сейчас временные трудности, которые заставляют нас переселиться в Эскарон.
– Отец, – как-то очень уж грустно промолвила Элена, при этом почему-то заливаясь краской, – сеньор де Бранди заслуживает того, чтобы знать правду.
Глава 14
Я смотрел на де Флоресов в полном недоумении, даже не представляя, о чем может идти речь. Впрочем, долго гадать не пришлось. Толстячок помялся еще с минуту, побледнел, потом покраснел, отер выступивший на лбу пот батистовым платочком и наконец решился:
– Дело в том, что приставка «де» появилась перед нашей фамилией совсем недавно. Дворянство его величество пожаловал нам всего полгода назад.
Далее последовала краткая история негоцианта Оберона де Флореса, представителя одной из богатейших семей Нугулема. Четыре брата вели семейные дела с размахом, заданным еще их отцом. Согласие промеж них было не всегда, тем не менее до поры до времени крупных конфликтов удавалось избегать. Но все понимали, что вечно так продолжаться не может и рано или поздно их дороги разойдутся, потому каждый из братьев стал потихоньку заводить еще и свои собственные дела.
В то время как другие братья сосредоточились на торговле с дальними странами, Оберон занимался торговлей внутренней, да еще очень удачным оказалось начинание с поставленными на широкую ногу ростовщичеством и обменом денег. Меняльные лавки Флореса открылись во всех сколько-нибудь важных с точки зрения внешней торговли городах королевства, а проценты от ссужаемых в долг средств приносили баснословную прибыль. Даже как-то не верилось, что в должниках у этого милого толстячка значились чуть не все придворные, множество знатнейших семей Сантьяго, Тихуана и Порто-Рохо и даже сам король!
Но, как известно, знатные люди охотно берут деньги в долг, но очень неохотно эти долги отдают. Не единожды Оберону приходилось выслушивать полные ледяного презрения или едва сдерживаемого благородного гнева отповеди о недопустимости «какому-то грязному торгашу» требовать деньги у знатного вельможи. Нередко в ход шли угрозы, а пару раз доходило и до рукоприкладства. И никакая нанятая охрана не могла поставить на место герцога Мессину или графа Аубакетро без риска быть обвиненным в нападении на особу благородных кровей.
Конечно, не все дворяне были таковы, но что было делать с недобросовестными должниками? Суды могли решить дело с бароном или виконтом – судьями обычно являлись более титулованные дворяне, но против равных или более знатных людей они никогда не выступали.
Сеньор Оберон решил, что его неблагородное происхождение является единственной причиной, мешающей вести дела с аристократами на равных. И тогда в его голове созрел план, реализованный в ходе испрошенной аудиенции у короля.
Его величество с большим удовольствием продал Флоресу наследственный дворянский патент, а с ним и право на приставку «де» перед фамилией. Ростовщик ликовал, полагая, что теперь-то заносчивые дворяне будут вынуждены смотреть на него как на равного. Да только все вышло совсем не так.
Аристократия была просто взбешена попыткой негоцианта стать им ровней, и на беднягу хлынул поток вызовов на дуэль. Как говорится, добро пожаловать в мир дворянства! Жизнь де Флоресов превратилась бы в форменный кошмар, если бы не несколько столичных бретеров, за немалые деньги остудивших пыл большинства мелких дворянчиков. Однако со знатными персонами и эти господа предпочитали не связываться, тем более что те сами были не прочь перекупить их шпаги для наказания наглого кредитора.
В общем, экстравагантный ход сеньора Оберона только усугубил проблему вместо того, чтобы ее решить. Может, все бы и успокоилось со временем, но тут ему удар в спину нанесли собственные братья, посчитавшие родство с новоиспеченной дворянской семьей слишком опасным и воспользовавшиеся его тяжелым положением, чтобы под шумок перехватить его долю в семейном деле. Мало того, родственнички едва вовсе не пустили его семью по миру, прибрав к рукам и сеть меняльных лавок. Понятное дело, что из-за этого доходы де Флореса резко пошли вниз.
В довершение всех бед дворянское общество обратило свое внимание на единственную дочь сеньора Оберона, и девушка стала получать предложения руки и сердца. Само собой разумеется, что все сватавшиеся являлись представителями давно разорившихся дворянских семей. Да и сами предложения были обставлены крайне грубо: де Флоресам прямо давали понять, что они удостаиваются великой чести и просто обязаны вывалить солидное приданое. Особенно настойчив был виконт де Монтихо, задолжавший потенциальному тестю полторы тысячи реалов. Получая вежливые отказы, эта публика страшно оскорблялась и, не стесняясь в выражениях, требовала сатисфакции.
