– А вот вчера, – сказал он, – я встретил девушку, которой никак не больше восемнадцати, – и остановился.
Как мина замедленного действия, сработало воспоминание о смеющемся лице. Он так и не услышал, как Гибсон отвечал, что он, наверное, ошибся. Он знал одно: кто бы она ни была и откуда бы ни взялась, он непременно должен ее увидеть.
В таком маленьком городе, как Порт-Лоуэлл, по теории вероятностей, каждый непременно должен встретить каждого. Однако Джимми совершенно не хотел ждать, пока эти сомнительные законы приведут ко второй встрече. На другой день, перед самым перерывом, он пил чай за тем же столиком в маленьком кафе.
Этот не очень тонкий прием внушал ему некоторое беспокойство. Во-первых, все было шито белыми нитками; хотя, в конце концов, почему бы ему не пить тут чай, если все управление пьет? Вторая причина была посерьезнее – он стыдился вчерашней сцены. Но его волнения были напрасны. Он ждал до конца перерыва, но ни девушка, ни ее спутница так и не явились. Наверное, они пошли в другое место.
Это было неприятно, но не обескуражило такого хитрого молодого человека, как Джимми. Почти наверняка она работала в управлении, а поводов туда зайти было бесконечное множество. Например, можно справиться о жалованье, хотя это вряд ли заведет его в те дебри секретариата, где она, должно быть, работает. Можно просто следить за зданием, когда служащие приходят и уходят, хотя вряд ли это можно сделать незаметно. Но раньше чем он решил проблему, снова вступила в игру судьба, наскоро загримированная под Мартина Гибсона.
– Я всюду вас ищу, Джимми! – слегка задыхаясь, сказал Мартин. – Бегите одевайтесь! Разве вы не знаете, что сегодня концерт? А до этого мы приглашены к Главному на обед, к двум часам.
– Что тут надевают на званые обеды? – спросил Джимми.
– Черные шорты и белый галстук, – не совсем уверенно сказал Гибсон. – Или наоборот? Ну ничего, в отеле скажут. Я надеюсь, для меня найдется что-нибудь подходящее.
Кое-что нашлось, но не совсем подходящее. Из-за постоянной жары одежда на Марсе сводилась к минимуму: вечерний костюм состоял из белой рубашки с двумя рядами перламутровых пуговиц, черного галстука, черных шорт и пояса из алюминиевых пластин на эластичной ленте. Это было красивее, чем он ожидал, но все же Гибсон почувствовал себя не то бойскаутом, не то маленьким лордом Фаунтлероем. Норден и Хилтон выглядели совсем хорошо, Маккей и Скотт – средне, а Бредли было на это наплевать.
Главный занимал самый большой жилой дом на Марсе, хотя на Земле этот дом показался бы очень скромным. Перед обедом собрались на террасе, чтоб поболтать и выпить шерри – настоящего шерри. Мэр Уиттэкер был тоже здесь, и, когда Гибсон услышал, как оба начальника говорят с Норденом, он в первый раз понял, с каким уважением и восхищением колонисты относятся к астронавтам.
– Разрешите, – сказал Главный, когда они покончили с шерри, – познакомить вас с моей дочерью. Она сейчас занята по хозяйству. Простите, я выйду на минутку.
Он вышел и сразу вернулся.
– Вот Айрин, – сказал он, тщетно стараясь скрыть гордость.
Он представил ее по очереди всем гостям, последнему – Джимми. Айрин посмотрела на него и мило улыбнулась.
– Кажется, мы уже знакомы, – сказала она.
Джимми еще сильнее покраснел, но не струсил и улыбнулся в ответ.
– А как же, – ответил он.
Какой же он дурак! Угадать было так легко. Если б он хоть немного подумал, он бы понял, кто она такая. На Марсе мог нарушать правила только один человек – тот, кто их устанавливал. Джимми слышал, что у Главного есть дочка, но никак не связывал эти два факта. Сейчас все сошлось: когда Хэдфилд с женой собрались на Марс, они включили в контракт условие, что привезут с собой единственного ребенка. Никому другому не разрешили бы этого.
Обед был замечательный, но на Джимми зря переводили еду. Нельзя сказать, что он потерял аппетит, но ел он рассеянно. Он сидел в конце стола, и, чтобы видеть Айрин, ему приходилось весьма невежливо выворачивать шею. Когда обед кончился и все пошли пить кофе, он с облегчением вздохнул. Другие домочадцы Хэдфилда уже ждали гостей – две красивые сиамские кошки заняли лучшие места и смотрели на вошедших. Айрин сказала, что их зовут Топаз и Бирюза, и Гибсон, который любил кошек, стал с ними играть.
– А вы любите кошек? – спросила Айрин у Джимми.
– Очень, – сказал Джимми, хотя терпеть их не мог. – Они тут давно?
– Почти год. Подумайте только, это единственные животные на Марсе! Интересно, нравится им тут?
– А их не избалуют?
– Они слишком независимы. Мне кажется, они никого не любят, даже папу, хотя он думает иначе.
Джимми ловко перевел разговор на более личные темы; но всякий, кроме него, заметил бы, что Айрин шла все время на шаг впереди. Оказалось, что она работает в вычислительном центре, знает почти все, что делается в управлении, и надеется когда-нибудь занять там важный пост. Джимми подозревал, что положение отца ей поможет. Однако были тут и некоторые неудобства – в Порт-Лоуэлле царила истинная демократия.
Нелегко было заставить Айрин говорить о Марсе. Ей хотелось послушать о Земле. Она уехала оттуда очень маленькой, и родная планета успела стать для нее сном. Джимми из кожи лез, только бы ей было интересно. Он рассказывал о больших городах, о горах, о синем небе, реках и радугах – обо всем, чего не было на Марсе. И чем он дальше говорил, тем больше подпадал под власть смеющихся глаз Айрин. Другого слова не найдешь – все время казалось, что она знает какую-то смешную тайну. А может, она смеется над ним? Эх, в сущности, все равно! Говорят, что в таких случаях скован язык. Какая чепуха! Он никогда в жизни не говорил так складно.
Тут он заметил, что все молчат и смотрят на них обоих.
– М-да… – сказал Главный. – Если вы закончили, пойдемте. Через десять минут концерт.
Как все любительские представления, концерт был и хорош и плох. Музыкальные номера были превосходны, одна певица – на самом высшем земном уровне. У нее было прекрасное меццо-сопрано, и Гибсон не удивился, когда прочитал в программе: «… бывшая солистка Королевской оперы Ковент-Гарден».
После этого показывали пьесу, где несчастную героиню долго мучил старомодный негодяй. Публика осталась довольна, кричала в нужных местах и много аплодировала.
Затем выступил замечательный чревовещатель, но Гибсон заметил, что в куклу вмонтирован радиоприемник. Правда, конферансье впоследствии честно в этом признался.
Его сменил скетч из марсианской жизни, однако в нем было так много местных намеков, что Гибсон понял далеко не все. Злоключения главных персонажей – например запарившегося чиновника, похожего на Уиттэкера, – вызвали смех. Но все просто покатились с хохоту, когда появилась причудливая личность с записной книжкой и стала задавать дурацкие вопросы, записывать их, ронять книжку и щелкать камерой направо и налево. Гибсон не сразу понял, в чем дело, а когда понял – побагровел, но решил, что ему остается одно, и захохотал громче всех.
