Если здесь действительно угнездился шпион, вставали два главных вопроса. Если шпион не может переслать информацию своим хозяевам, она совершенно бесполезна. Мистеру Икс мало иметь агентов, снабжающих его материалами, – ему необходим надежный канал внешней связи.
Выбраться из Обсерватории можно только тремя способами – на тракторе, монорельсом или пешком. Последний вариант можно не принимать в расчет. Теоретически человек мог бы пройти несколько километров и оставить записку под каким-либо заранее оговоренным камушком, однако странности его поведения обратили бы вскоре на себя внимание, а проверить немногочисленных служащих ремонтного отдела – единственных, кто регулярно пользуется скафандром, – было бы проще простого. Каждый вход и выход через шлюзы должен фиксироваться в журнале (правда, Садлер сильно сомневался, что эта инструкция выполняется так уж безукоризненно).
Несколько интереснее выглядели тракторы, на которых можно уехать гораздо дальше. Однако их использование предполагает сговор, так как в тракторе должно находиться не менее двух человек – это одно из тех правил безопасности, которые не нарушаются никогда. История с Уилером и Джеймисоном выглядит, конечно же, странновато. Их прошлое тщательно изучается, через несколько дней должны прислать резюме. Однако при всей безалаберности поведения этих парней слишком уж оно было откровенным, чтобы вызывать серьезные подозрения.
Оставался монорельс в Сентрал-Сити. Туда катались все, приблизительно раз в неделю. Вот уж где бесконечное количество возможностей передавать информацию; в этот самый момент целая бригада «туристов» осторожно прощупывает все контакты сотрудников Обсерватории и – скорее всего – узнает уйму пикантных подробностей их личной жизни. Но в этой пьеске Садлер не мог играть никакой роли – разве что составить список наиболее частых посетителей города.
Вот и все возможности прямой связи. Садлер не верил ни в одну из них. Существуют, и во множестве, другие, значительно более тонкие методы, не нужно забывать и о том, что мистер Икс – скорее всего – ученый. Любой из сотрудников Обсерватории может построить радиопередатчик, а найти его среди всего этого приборного хлама будет просто невозможно. Нужно признать, что до сих пор терпеливо вслушивающиеся в эфир мониторы не обнаружили ровно ничего, однако рано или поздно их работа должна увенчаться успехом.
А тем временем Садлеру предстояло выяснять, чем же это тут занимаются ученые. С жалким ускоренным курсом астрономии и физики, вбитым ему в голову за время подготовки к заданию, нелепо и надеяться понять работу Обсерватории по-настоящему, но хоть какое-то общее представление о ней получить можно и, если повезет, можно будет вычеркнуть из бесконечно длинного, вселяющего тоску списка подозреваемых хоть несколько фамилий.
С вычислительным центром Садлер покончил очень быстро. В одном из его помещений царила полная тишина; безукоризненно чистые, укрытые за стеклянными панелями машины мыслили, а прислуживающие этим электронным чудовищам девушки скармливали в их ненасытные пасти одну программную ленту за другой. Соседняя звукоизолированная комната оглушала бешеным треском принтеров, выбивающих бесконечные вереницы чисел. Глава этого отдела, доктор Мейз, попытался объяснить посетителю, что тут происходит, но задача была явно безнадежной. Его машины ушли бесконечно далеко от таких элементарных операций, как интегрирование, таких детсадовских функций, как косинусы и логарифмы. Они оперировали математическими понятиями, о которых Садлер и слыхом не слыхивал, решали задачи, сама постановка которых не имела для него никакого смысла.
Это нимало его не расстроило – все, что ему нужно было увидеть, он увидел. Основное оборудование центра находилось под замком и пломбой, добраться до него могли только обслуживающие инженеры, приходившие раз в месяц. На цыпочках, чтобы не нарушать тишину, Садлер удалился из этого храма науки.
Оптические мастерские, где терпеливые мастера обрабатывали стекло с точностью до малой доли одной миллионной части дюйма, используя для этого приемы, за сотни лет не претерпевшие никаких изменений, привели Садлера в восторг, расширили его кругозор, но ни на вот столько не продвинули расследование. Он вглядывался в частоколы интерференционных полос, производимых сшибающимися световыми волнами, наблюдал, как бешено они прыгают от микроскопического расширения безукоризненных стеклянных брусков, вызываемого теплом его собственного тела. Здесь наука соединялась с искусством чтобы достичь совершенства, не имеющего себе равных во всем множестве земных технологий. Неужели же нужный ему ключ закопан здесь, среди всех этих линз, призм и зеркал? Вряд ли…
«Я нахожусь в положении человека, – мрачно подумал Садлер, – разыскивающего в темном подвале черного кота, который то ли есть там, то ли нет». Для полной точности аналогии следовало бы добавить – человека, который даже не представляет себе, как именно выглядит этот самый кот.
Беседы с Маклорином происходили теперь регулярно и неизменно оказывались полезными. Настроение директора оставалось скептическим, однако он с готовностью оказывал любую помощь – для того, по всей видимости, чтобы поскорее избавиться от непрошеного и настырного гостя. Садлер расспрашивал обо всех технических аспектах деятельности Обсерватории, стараясь, однако, ни одним намеком не показать, какой характер приобретает расследование.
Он успел уже составить на каждого сотрудника Обсерватории по небольшому досье – достижение нешуточное, даже если принять во внимание, что всеми первичными биографическими данными его снабдили еще на Земле. Чаще всего такое досье представляло собой один-единственный лист бумаги, но были и состоявшие из нескольких страниц шифрованных записей. Точно установленные факты Садлер заносил чернилами, а догадки и предположения – карандашом, чтобы было проще их менять. Некоторые из предположений были совсем уж дикими, многие – оскорбительными; перечитывая их, Садлер краснел от стыда. И не только перечитывая – вот, скажем, узнал ты, что некий человек все свои деньги просаживает на содержание обитающей в Сити любовницы, и сделал отсюда вывод, что человека этого легко подкупить; с какими глазами будешь ты потом принимать от него по-дружески предложенную кружку пива?
Этим конкретным подозреваемым был один из инженеров строительного отдела. Он никогда не скрывал от окружающих своего положения, а наоборот – плакался на транжирские привычки своей пассии каждому встречному-поперечному и даже предостерег как-то Садлера, чтобы тот никогда не вешал себе такого камня на шею, после чего и был благополучно вычеркнут из списка возможных жертв шантажа.
Все подчиненные Маклорина были разбиты на три категории. В списке А содержались фамилии десяти, или около того, людей, которых Садлер считал наиболее реальными подозреваемыми, хотя ни против одного из них не было весомых улик. Некоторые числились здесь на том лишь основании, что имели больше всего возможностей передать информацию наружу – пожелай они это сделать. Одним из таких был Уагнэл; Садлер практически не сомневался в полной невиновности секретаря, однако не вычеркивал его из списка А – на всякий случай.
Попадали в список главных подозреваемых и те, кто имел в Федерации близких родственников либо слишком уж яро и откровенно критиковал политику земного правительства. Само собой, хорошо подготовленный шпион никогда не станет вести себя столь вызывающе, не захочет без всякой нужды вызывать к себе подозрение, однако кто же сказал, что обсерваторский шпион – профессионал? Восторженный, с горящими от энтузиазма глазами дилетант опасен ничуть не менее. Садлер внимательно изучал исследование по атомному шпионажу периода Второй мировой войны, и там этот момент подчеркивался особо.
