Наверняка и внутренние органы пострадали, вон как амбал его угостил кулаком в печень.
— Девушка, это вы кричали? Что случилось? — вдруг слышу над собой громоподобный голос.
Поворачиваюсь и вижу над нами двух крепких молодых парней. Рядом, чуть поодаль, мнутся две девушки. Наверняка просто гуляли парочками, а тут я со своим ором.
— Туда, — указываю пальцем в том направлении, куда убежал амбал. — Парень в белой майке и джинсах убежал туда. Он напал на нас!
Парни переглядываются и не сговариваясь мчатся в нужном направлении.
По щекам катятся слезы — от того, что все наконец закончилось, от переизбытка эмоций и страха за Назара. Я вытираю их ладонью, достаю из сумочки влажные антибактериальные салфетки и начинаю вытирать с его лица кровь.
— Может, в больницу?
— Не надо.
Видимо, ему больно от моих касаний, потому что он вдруг хватает меня за руку, в попытке остановить, и тогда я действую еще аккуратнее, дую и приговариваю:
— Потерпи немножко, ш-ш-ш…
Назар замирает и как-то странно на меня смотрит.
Что такое? Я что-то не так делаю?
Прежде чем успеваю задать этот вопрос вслух, возвращаются пришедшие на помощь парни.
Они переводят дух и с сожалением произносят:
— Убежал, не смогли догнать. Давайте поможем дойти до выхода из парка?
— Да, спасибо! — благодарю парней, и через пятнадцать минут мы, попрощавшись с парнями и девушкам, уже в такси — едем к Назару домой.
Мне хочется задать ему много вопросов, но решаю, что такси — не то место, где стоит устраивать допрос, да и не мешало бы для начала по-человечески обработать его раны. Смотрю на них и корю себя: как вообще в мою бедовую голову могла закрасться мысль, что он заодно с амбалом? Это все помутнение рассудка из-за безотчетного страха, не иначе, — увидела врага там, где его нет. Теперь стыдно за ту секунду слабости, за то, что усомнилась в Назаре.
Когда входим его в квартиру, я сразу интересуюсь:
— Где аптечка?
Вскоре Назар присаживается на диван, а я начинаю обрабатывать ссадины антисептиком.
Мы молчим, но я выдерживаю недолго, и из горла будто пулеметной очередью вырываются вопросы:
— Как ты нашел меня в парке, Назар? Почему ушел? Где ты был и почему не звонил?
Глава 14
Назар
— Как ты нашел меня в парке, Назар? Почему ушел? Где ты был и почему не звонил? — выпаливает Алиса и прожигает во мне дыру взглядом.
Вздыхаю про себя: коротко и не расскажешь.
Где был, где был — сидел у кровати Софии, в больнице, почти двое суток.
Я мысленно проваливаюсь в последние два адских дня, которые пережил…
…Как только выхожу из квартиры Алисы, сломя голову мчусь в «свою» квартиру за настоящими документами, а потом в аэропорт.
Пытаюсь набрать отцу, чтобы уточнить, что случилось, и длинные гудки сводят с ума. Он так и не отвечает. Черт, да что там произошло? Все плохо или очень плохо?
Злюсь на отца: неужели так сложно снять эту чертову трубку? Тревога со смаком грызет внутренности, мозг атакуют десятки вопросов — и все без ответов.
Хорошо хоть, самолеты из столицы и обратно летают чуть ли не каждый час, поэтому без проволочек приобретаю билет и бесконечно дергаюсь в полете. Сосед по ряду то и дело недовольно косится на то, как я постукиваю кроссовкой по полу, пока я не зыркаю на него так злобно, что он отворачивается и не трогает меня до конца полета.
Ей богу, умей я силой мысли ускорять самолет, так бы и сделал, лишь бы поскорее сойти с трапа и попытаться снова дозвониться отцу.
Выключаю авиарежим на телефоне, как только шасси касаются земли, и мобильник сразу вибрирует. Отец.
— Да, — ору в трубку. — Что с Софией?
— Ее сбила машина, — глухо бормочет он.
Сердце совершает молниеносный кульбит, в висках начинает стучать. Сразу вспоминаю аварию матери, машину скорой помощи, а затем и больницу, и лишь усилием воли мне удается выдавить из себя вопрос, который никак не хочет срываться с губ:
— Она… жива?
— Жива, но без сознания.
Он называет адрес, и я не мешкая еду туда. Отец встречает на входе и провожает к палате, кивая медсестре на посту, чтобы пропустили.
В коридоре неестественная тишина — оно и понятно, почти полночь. Нас тут, само собой, быть не должно, видимо, отец хорошо проспонсировал больницу.
— Что случилось? — интересуюсь, пока мы быстрым шагом идем к нужной палате.
— Она с друзьями играла с мячом на игровой площадке, как обычно по вторникам. Тот выкатился за пределы площадки, ну и, — морщится отец, — бросилась за ним, а мимо как раз проезжала машина. София вылетела на проезжую часть так внезапно, что водитель не успел затормозить.
— Травмы серьезные?
— Сотрясение средней тяжести, сломана рука.
Моя бедная, бедная сестренка! За что ей все это? Не прошло и года со дня смерти матери, и снова очередное потрясение.
— Ты сам как? — вдруг вопрошает отец.
— Нормально, — коротко бросаю я. То, что я приехал к сестре, ни разу не значит, что готов общаться с ним.
Мы подходим к палате, и я вижу сквозь открытые жалюзи загипсованную руку.
— Она звала тебя.
И я больше не мешкаю, открываю дверь и захожу. Беру стул, ставлю его у кровати сестренки и присаживаюсь. Накрываю ладонью ее маленькую руку и разглядываю милые сердцу черты лица. У меня ощущение, что вместо того, чтобы расти, она стала меньше. И лицо бледное, словно обескровленное.
Я бы много отдал, чтобы забрать ее боль. Жаль, не в силах.
— Моя София, — произношу еле слышно и легонько сжимаю ее руку.
Веки сестренки еле заметно дергаются, и я отчетливо различаю, как она слабо лепечет:
— Мамочка…
С силой сжимаю челюсть. Хотел бы я, София, чтобы это была твоя мама, но это всего лишь я. Да, она перестала спрашивать о матери каждый день, но ее реакция сейчас четко говорит о том, что для нее эта тема все так же непереносима.
В кармане вибрирует мобильный, достаю его и вижу сообщение о том, что мне пыталась позвонить Алиса.
Э нет, сейчас ты последняя, с кем я стал бы разговаривать. Это твоя вина, что сестра лежит тут и зовет маму, которая больше никогда не придет. Это из-за твоей жажды наживы мать не поцелует дочь на ночь, не почитает сказку. Все из-за тебя!
Вспоминаю ее растерянное и обиженное лицо. Плохо тебе, милая? Вот и хорошо. Уж явно не хуже, чем Софии сейчас.
Всю ночь я так и сижу около сестры и просыпаюсь от ее слабого голоска:
