Но сейчас все мое внимание сосредоточено на той двери, откуда вот-вот выйдет Алиса с нашим сыном. Подарки для них уже тоже готовы. Удобный пеленальный столик, кроватка для Никиты, мегафункциональная коляска и куча разных мелочей, которые мы выбирали вместе с Мариной.
Осталось дождаться тех, ради кого мы так старались.
Фотографу проще, он привык ждать, — профессия обязывает. Я же нервно переминаюсь с ноги на ногу, мысленно поторапливая время. Марина тоже нервничает, прикусывает губы, мнет в руках ленты воздушных шаров.
Хорошо хоть, цветы держу я, а то к выходу Алисы ее тетя раздербанила бы их в хлам.
Слава богу, больница позади. По словам врачей, наш сын развивается нормально и быстро набирает вес, поэтому их держали под присмотром всего две недели. Сейчас они оба чувствуют себя хорошо, уже сегодня будут ночевать дома.
Врач, который их наблюдал, наверное, перекрестился, что отправил Алису и Никиту домой, потому что я наверняка достал его своими звонками. Но что я мог поделать? Я должен был знать, как там два самых дорогих моему сердцу человека. Вдруг им чего не хватает? Вдруг в чем-то нуждаются?
За то время, которое новоиспеченная мамочка и наш сын провели вне дома, в их квартире доделали ремонт. Это хорошо — рабочие не будут тревожить сон малыша и его матери.
Жаль только, свой день рождения Алиса провела в больнице. Зато какой подарок себе подарила — сына. Лучше и не придумаешь.
Наконец дверь открывается, и мы замираем. Только воздушные шары в руках Марины легко колышутся от теплого весеннего ветерка.
Алиса выходит в сопровождении медсестры, держит на руках голубой конверт с сыном.
Я во все глаза смотрю на любимую и сразу подмечаю: под ее глазами залегли тени. Наверняка устала. И ведь ни разу не пожаловалась.
Алиса ярко улыбается при виде нас.
— Забирайте мамочку. — Медсестра тоже сияет благожелательной улыбкой. — Ждем вас снова.
Она уходит, а Алиса в сердцах бросает:
— Ну уж нет, мне хватило! Если кому-то нужен второй ребенок, пусть сам его рожает.
Она бросает на меня быстрый взгляд и ойкает, краснеет.
Марина смеется, машет рукой:
— Ой, Лисеныш, все так говорят!
— Можно? — Я киваю на конверт, и Алиса кивает в ответ.
Передаю ей букет с цветами и осторожно беру конверт с сыном на руки.
Заглядываю в него, и меня затапливает калейдоскоп эмоций.
Сын кряхтит, немного причмокивает, открывает глаза синего цвета и смотрит прямо на меня. Разумеется, я знаю, что в таком возрасте дети еще ничего не видят, но… Может, он чует родную кровь?
Ух! Я, того и гляди, лопну от переполняющих меня чувств. В груди разливаются невероятная гордость и любовь к этому маленькому существу, улыбаюсь во все тридцать два зуба. Впрочем, я полюбил Никиту еще до того, как он родился. Не держи я его сейчас в руках, точно станцевал бы.
— Спасибо, — от всего сердца благодарю Алису за сына.
И вообще, Никита Назарович — как звучит, а? Зуб даю, он вырастет отличным парнем!
Продолжаю разглядывать наше с Алисой творение. Сын точно будет смышленым и талантливым. Откуда я это знаю? Просто знаю, и все.
А еще я очень хочу, чтобы Никита был счастливым. И все для этого сделаю.
Алиса с Мариной о чем-то шепчутся, но я их не слышу. Смотрю на сына, а в памяти всплывают слова отца, которые он сказал во время нашего серьезного разговора в больнице.
Я ведь считал себя должным матери. Должным за жизнь. Она не только меня родила, но и снова спасла тогда, в бассейне.
«Жизнь — слишком ценный дар, чтобы за него платить, сын, — нахмурился тогда отец. — Это невозможно. Потому и называется так: дар. Поверь, мы с мамой рожали тебя не для того, чтобы ты чувствовал себя должным. Быть счастливым и передать этот дар дальше, уже своим детям, — это да».
Я смотрю на сына и только теперь в полной мере понимаю, что имел в виду отец. Хотел бы я, чтобы Никита считал себя должным за жизнь? Да ни за что на свете!
И я обязательно дам ему это понять и словами, и делом.
— Назар, ты в нем дыру проделаешь, — ворчит Марина. — Еще насмотришься и надержишься. Теперь моя очередь.
Я нехотя отрываю взгляд от сына и передаю ей конверт, забирая шары.
Алиса обеспокоенно смотрит на наши телодвижения и немного подается вперед, тянет свободную руку, как будто страхуя меня и Марину.
— Ты чего? — недоумеваю я. — Все под контролем, я его не уроню, не бойся.
Она вздыхает и слабо улыбается, кивает.
Похоже, у всех мамочек с рождением ребенка включается режим наседки.
Помню, как резко обострился слух и чувствительность у матери, когда родилась София. Она же реагировала на каждый шорох и слышала дочь чуть ли не за километр. Я удивлялся: как так? Теперь понимаю.
Марина осторожно заглядывает в конверт и улыбается.
— Мой шладенький, — растроганно шепчет она.
Ее глаза наливаются слезами, она всхлипывает.
— Ты чего? — гладит ее по плечу Алиса.
— Он такой краси-и-ивый! Такой… такой…
И я с ней полностью согласен. Не хватит всех слов мира, чтобы описать, какой чудный у нас с Алисой вышел сын.
Перевожу взгляд на фотографа, и тот кивает. Мол, все отснял. Я специально попросил его делать естественные снимки, без построений в ряд.
— Ну что, пора домой? — говорю я, когда замечаю, что уже и у Алисы глаза на мокром месте.
Того и гляди, мои дамы вот-вот зальют счастливыми слезами порог роддома.
Они кивают, и мы идем к машине, что ждет нас неподалеку. Мы с Алисой садимся на заднее сиденье, и всю дорогу я то и дело заглядываю в конверт, а потом и вовсе прошу подержать сына. Радуюсь, что Алиса не против.
А еще радуюсь, что она рядом. Я ведь не дурак, вижу, как она старается держаться в стороне от меня. Так, чтобы мы не касались друг друга. Только вот тут у нее нет такой возможности, и я балдею от того, что она так близко. Скажи мне кто, что буду кайфовать просто потому, что могу «невзначай» касаться девушки, еще с год назад точно не поверил бы.
Я возвращаю Никиту Алисе, только когда мы выходим на улицу.
Вскоре дружно поднимаемся на нужный этаж и проходим в квартиру Марины.
Тут тоже везде шары, цветы и огромный плакат с немного кривоватой надписью: «Добро пожаловать домой!»
Сам рисовал. И да, художник из меня так себе. Но главное ведь внимание, так?
Однако нам тут же становится не до украшений, потому что Никита вдруг начинает хныкать.
— Ой, наверное, проголодался. Или напрудонил. Я скоро, — говорит Алиса и уходит в спальню, а мы с Мариной остаемся вдвоем.
