Все читали один и тот же рассказ. О переписке в Сети, о сердечках вместо глаз, о плохих поцелуях и колючей щетине, о рыхлых сгустках порнухи в вялой крови, о том, как социальные нормы создают новую ветвь восприятия… и, конечно, о том, что все мужчины козлы! Два застенчиво стонущих призрака в пустоте вдруг получили в свое безраздельное владение целую спальню вкупе с покалыванием в онемевших руках. Что делают призраки, когда им даются тела на одну ночь в году? Бездарно тратят эти тела, пытаясь проникнуть друг в друга, как могли бы проникнуть, будучи воздухом, паром, единым вздохом, который мы все испустили, перевернув последнюю страницу, уф.
Когда их дыхание в портале превращается в морозную наледь, все собираются вместе – смотреть рекламу с инцестом. Сексапильный брат неожиданно приезжает домой на побывку, сексапильная сестра открывает ему дверь, и они идут в кухню, пока родители еще спят. Язык их тел красноречивее всяких слов; сестра лепит брату на грудь красный праздничный бант и говорит, что он и есть ее подарок на Рождество; что-то в их взглядах, направленных друг на друга, недвусмысленно намекает, что когда-то давным-давно, где-нибудь на чердаке, эти двое открыли для себя позу 69. Они пьют горячий «Фолджерс» и наверняка размышляют, есть ли у них время… но нет, в кухню уже спустились их сексапильные родители. Реклама с инцестом, да, реклама с инцестом! Вся человеческая семья греет руки о ее жаркий пар.
Как только брат звонит в дверь на портале, все понимают, что пора по домам. Она тоже выходит из собственной цифровой бестелесности – на квадратные клетки маминого адвент-календаря, где земля укрыта пуховым одеялом снега и маленькие симпатичные мышата спят в спичечных коробках и живут очень даже неплохо. Каждое утро, полное радостного предвкушения, открывает конверт еще одного дня.
Слова «Счастливого Рождества» теперь звучат словно вызов. Они уже не означают новорожденных князей мира, или звенящие серебром колокольчики на санях, или детские надежды на снег. Они означают: «Признаешь ли ты герра Санту всесильным вождем новой белой этнодержавы?»
Леденящий кровь страх: стоя на верхней ступеньке лестницы в доме у бабушки в канун Рождества, услышать донесшуюся снизу фразу «золотые стандарты» и знать, что сейчас ей придется спуститься прямо в ад дядиных разговоров о биткойне. Вот почему она медлила в окружении запахов старых кружев, цветочных саше и слегка заплесневелых полотенец, глядя на свои детские фотографии, где ее лицо было счастливым, как ржаной хлеб с маслом, где она даже не подозревала такого будущего – не подозревала вообще ни о чем, кроме звона монеток в копилке и рождественских праздников, которых будет еще очень много, пока ей не надоест.
В игре с обменом подарками «Белый слон» самым востребованным подарком была старая ржавая жестянка. «Полезная вещь, – объявил биткойновый дядюшка, которому в итоге она и досталась. – Можно хранить в ней патроны. Закопать где-нибудь во дворе, и они сохранятся на годы». Копить патроны – все равно что копить богатство, подумала она и снова представила горы денег в подвале, вольный размах крыльев денежного орла. Если бы наши тела были запасами патронов, они хранились бы вечно. То, что закопано и похоронено, больше уже не умрет.
«Нет, нет, – запротестовала ее сестра, когда ей предложили кусок редкой рождественской оленины. Оленя их брат подстрелил сам – как выяснилось, по ошибке, потому что это была кормящая мать-олениха и к тому же трехногая. – Нет, мне нельзя! Я беременна!» Бурлящая черная пустота открылась в глубине ее глаз, куда уходило корнями зрение, и она запустила руки в жесткие светлые волосы своей сестры. Еще есть реальная жизнь, которую надо прожить, еще есть реальные дела, которые надо делать, – и самое главное, еще есть хорошие новости, услышанные над тарелкой с мясом трехногой оленихи.
«Mamma mia», – сказала она животу сестры и, смачно причмокнув, поцеловала кончики сложенных вместе пальцев. Уже потом ей подумалось, что, несмотря на все ее дурачества, она все же надеется, что английский язык сохранится нетронутым и тогда, когда ребенку сестры придет время учиться говорить.
Была ли та бурлящая черная пустота, которую она увидела после слов сестры, чем-то подобна порталу? Да, может быть. И то и другое было пространством, где происходило только одно: ты пересматриваешь свои представления о реальности, плавая в море из собственных слез и мочи. «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – безмолвно обратилась она к ребенку в животе у сестры. – Но когда-нибудь ты станешь просматривать ленту, и НАСА выложит фотографию далеких звезд».
«Жена моего приятеля тоже беременна, – сказал ее брат, задумчиво потягивая из бокала золотистый дюйм виски. Его щеки покрывала рыжеватая мягкая щетина, как было модно в его кругу. – Приятель больной на всю голову. Тяжелый случай интернет-зависимости. На днях он мне говорит: Видел дочкины сиськи на снимке УЗИ. Выглядят очень даже неплохо! И я такой: Блин, дружище! Ты серьезно? А он уставился куда-то вдаль и сказал: Я не знаю, как правильно себя вести. Я так давно стал таким, что уже и не знаю, как быть другим. Как вообще быть».
Разница между ней и сестрой могла объясняться еще и тем, что сама она взрослела в девяностых, в пору расцвета шотландской клетки и героина, а сестра взрослела в двухтысячных, в пору расцвета трусиков-стрингов и кокаина. Именно тогда все завели себе крошечных чихуа-хуа и начали выступать в своем собственном шоу. Именно тогда мы увидели гладкие, тщательно проэпилированные гениталии мира, выходящего из машины, и сказали: еще.
«Помнишь?» – спросила сестра и показала скриншот начальной заставки порнозаписи с Пэрис Хилтон, где было написано, что этот ролик посвящен памяти жертв терактов 11 сентября. «А-ха-ха!» – рассмеялись они на пару, новым смехом, каким стало модно смеяться в последнее время.
Разница между нею и братом, видимо, объясняется тем, что он ходил на войну и оставался там, на войне, очень долго. И теперь, если они с братом находились в одном доме, она тщательно драила ванну с дезинфицирующим моющим средством – каждый раз после него, – чтобы не заразиться грибком стоп, привезенным им с той войны вкупе со всем остальным, о чем она даже не знала, но все остальное придавало весомость его словам, и когда он говорил «убивать», это звучало жестче и тяжелее, чем в исполнении ее друзей на портале. Или «Америка», или «свобода», или «Засадил ей по самые гланды».
Но он обещал, он дал слово, что, когда все накроется медным тазом, он взвалит обеих сестер на плечи и унесет в глухие леса, вместе с ним и компанией его друзей, которые умеют охотиться, потрошить туши и разводить настоящий огонь. «Мы пойдем к Великим озерам, где еще будет вода, и вам не придется работать. Будете целыми днями ходить по берегу, искать красивые камушки и развивать… свой шаманский потенциал» – так он ей сказал. Она была готова. Разве недавно она не смывала кровь опоссума с лица подруги и при этом почти не визжала? Она взяла нож и вилку и отрезала еще кусочек своей бредовой судьбы.
«Какие славные миленькие трусы», – сказала мама, вынимая из стиральной машины армейские шелковые боксеры ее брата. Они были желтыми, вызывающе желтыми, как Гадсденовский флаг, но вместо надписи: «НЕ НАСТУПАЙ НА МЕНЯ» – там была вышита надпись: «НЕ НАСТУПАЙ НА ЗМИЮ».
