— Что, как?
— Как ты одна со всем этим справлялась?
— Почему одна? — пожимаю плечами. — Я не одна, у меня Стефа есть. И всегда со мной была.
Он ничего не говорит, зато смотрит так, как будто это меня надо рихтовать и красить, а не зад его машины. Молчание затягивается, приходится вмешаться.
— Ты все еще хочешь попробовать волшебное пюре?
— А что, у меня есть шанс? — склоняет он голову набок. — Ты не прогонишь меня, несмотря на мой косяк?
— Есть, — киваю, — но с условием. Косяки надо отрабатывать. Так что иди чистить картошку, Тагаев. Много. Очень много картошки.
Лучше бы, конечно, я его выгнала. А то он так улыбается, что внутри все сводит от желания… Чтобы он улыбался, конечно же.
— Я справлюсь, — говорит Артур, а я смотрю на его губы, — ты даже не представляешь, как.
— Надеешься меня удивить? — у меня почему-то пересыхает во рту, и я облизываю губы.
— Надеюсь, — не сводит с меня глаз Тагаев, и мои щеки пламенеют. Готова спорить на что угодно, что он говорит сейчас не о картошке.
Артур, похоже, читает меня как книгу — многозначительно ухмыляется и кивает в сторону дома. Торопливо прохожу вперед, чтобы он не видел моего раскрасневшегося лица.
— Уверен, будет вкусно, — доносится вслед негромкое, и от этих хрипловатых ноток у меня поджимаются пальцы ног.
Глава 26
Тагаев в самом деле удивил. Меньше всего я ожидала, что он умеет чистить картошку. Конечно, не так как я или Стефа, особенно вначале. Но потом все идет намного живее.
— А я тебе не верила, — говорю, глядя, как старательно он очищает картофелину.
— Почему? — не понимающе смотрит Тагаев. — Считаешь меня совсем косоруким?
Я стою у мойки, Артур сидит рядом на табурете. Не выдерживаю его взгляда и отворачиваюсь. Мне намного проще с ним разговаривать, когда я не вижу его глаза.
— Нет, не в этом дело, — признаюсь честно. — Просто я всегда думала, что такие как ты…
— Какие такие?
— Ну… миллиардеры…
— Настя, — резко обрывает Артур, — можно тебя попросить?
От неожиданности вздрагиваю и роняю в мойку нож.
— Можно, — стараюсь дышать ровнее. Почему меня так волнует его голос? Даже в такой совсем неромантичной обстановке?
— Ты можешь видеть во мне не миллиардера? Когда ты тащила меня на себе, кем я для тебя был? Ну?
Молчу, затаив дыхание.
— Давай договоримся, я для тебя просто… — он на миг запинается и продолжает, — просто мужчина. Отец твоих детей.
Боже. Просто мужчина. Он надо мной издевается? Если это «просто», то я…
— Ты всегда стараешься со всеми договориться?
— По мере возможности.
— Хорошо, — разворачиваюсь к нему, изо всех сил изображая безмятежность, — тогда ты для меня утопленник. Так тебя устроит?
— Лучше нудист, — Артур в ответ улыбается, но его глаза остаются серьезными.
— Не выйдет, — неловко пытаюсь шутить, — здесь дети.
Дети как будто ждали, когда о них вспомнят. Сначала в кухню заглядывает Данил, за ним Давид и Дианка.
— Мы уже все приготовили, — говорит Данька.
— Вы скоро? — спрашивает Ди.
Мы с Тагаевым переглядываемся. Я смущенно краснею, он ухмыляется.
— Почти закончили. Идите в комнату, я сейчас приду, — говорит им Артур с серьезным видом. Дети недоверчиво смотрят на меня, потом на него, но послушно уходят.
Мы снова переглядываемся.
— Ты о чем подумала? — спрашивает Тагаев, прищурившись. — У тебя даже уши горят!
— Глупости какие, — бормочу. — Жарко, вот и горят. Надо включить кондиционер.
— Ну да, — он кивает с усмешкой, и я хватаюсь за пульт.
Артур поднимается, вытирает руки о полотенце и с ехидной ухмылочкой выходит из кухни, а я растерянно смотрю на пульт. Потому что кондиционер включен и давно работает.
* * *
— Это я в садике, — Ди указала пальчиком на крохотную девочку в костюме снежинки, — на Новый год. А это Давид с Даней. Видишь?
— Вижу. Классные зайцы.
Артур старался держать себя в руках, улыбаться детям и по мере сил комментировать увиденное. А внутри все горело от бессильной ярости.
Столько всего пропущено!
Первые шаги. Первые зубы. Первые улыбки. Первые игрушки.
Прогулки. Парки. Качели. Песочницы.
Дни рождения. Новогодние праздники. Утренники в саду.
Везде его дети втроем. В тройной коляске. Все трое на карусели. Все трое измазаны зеленкой от ветрянки. Втроем с Дедом Морозом у новогодней елки. Все вместе задувают свечи на именинном торте. Сначала две, потом три, потом четыре свечи. Когда им исполнился год, они были слишком маленькие.
Еще везде с ними была Настя. И эта ее тетка, Стефания. Какие-то незнакомые люди — воспитатели, аниматоры. Все, кроме него.
Он все потерял безвозвратно, потому что все это осталось в бессловесных фото в альбоме и на экране ноутбука.
— А это Стефа снимала, когда нас из роддома привезли, — Давид включил видео, и Артур чуть не задохнулся.
На диване лежали три крошечных свертка. Этого видео не было в тех файлах, которые ему скачали с «облака». В кадр попала Настя, и Артур поразился, какой юной она казалась по сравнению с нынешней Настей. Совсем девчонка…
— Настюш, разверни моих бубочек! — голос за кадром принадлежал Стефании.
Экранная Настя по очереди развернула каждый сверток, и Артур с силой сцепил пальцы, лежащие на коленях.
Как это все выдержать и не разнести в бешенстве к чертям весь дом? Или хотя бы забор?
Он смотрел на своих детей — маленьких, беспомощных, похожих на червячков — и собственное бессилие накрывало до черноты в глазах.
Он никогда не увидит их такими вживую. Не возьмет на руки, не покатает на спине, как катал его когда-то отец. А мать шла рядом и придерживала…
— Почему… — хрипло спросил он, — почему она называет вас апельсинками?
Она — это Настина тетка. Артур не мог отделаться от чувства зависти, хоть и понимал, что должен быть больше благодарен за помощь.
— Мы были легкие, — объяснил Данил. — Как апельсины.
— Она еще нас бубочками называет, — добавил Давид.
Тагаев даже обрадовался, когда закончилась эта пытка фотоснимками. Одному смотреть легче, а здесь, под перекрестным прицелом изучающих взглядов своих детей держаться приходилось из последних сил.
Так что, когда Настя позвала обедать, он от облегчения только выдохнул.
