И на такую легкомысленную трескотню у нас, правдорубов-эймнесцев заготовлен четкий и бескомпромиссный ответ: «Wij dronken een glas, wij deden een plas en alles bleef zo als het was». Дословный перевод: «Мы выпили по бокалу вина, потом сходили пописали, а в итоге все осталось как и было». Моя любимая голландская пословица. Суровая деревенская философия с терпким физиологическим душком.
У смутно знакомой женщины, живущей на окраине деревни, появился как-то новый бойфренд. Самой ей хорошо за пятьдесят, но тут — и это невероятно круто! — это вообще не возраст. Московские мужики, выкидывающие в тираж двадцатипятилетних любовниц, просто не ходили на разгуляй в местный «Тиндер», где неудачно стриженные женщины возраста сильно за сорок, а также их бодрые мамы вовсю предаются виртуальному разврату. Ну, насчет разврата — это как пойдет, но на свидания вполне себе ходят и совершенно не в курсе, что они — бабы, а значит век их недолог, потому что часики тикают и кукушка кукует.
Ну окей, бойфренд у женщины порядочно старше, на что у всех тоже есть свое мнение, но в этой рыночной нише уже прочно закрепились мы с Адри, поэтому никто не пикает. Товарищ активный, около шестидесяти. Бегает кроссы, на работу ходит, учебу какую-то затеял себе. И вот по чистой случайности оказалось, что Ромео наш на словах скинул себе порядочно годочков, а сам давно на пенсии. Не знаю, как он там с работой разруливал, может, в клуб лото ходил ежедневно или рыбу ловил.
И можно, конечно, изящно оправдаться бунинским «L’amour fail danser les anes» («Любовь заставляет ослов танцевать»), но в голову парню это, очевидно, не пришло. В итоге конфуз и нелепость, пересуды в местной библиотеке, несчастная женщина, скрипя зубами, его прощает, а вся деревня хихикает еще пятнадцать лет. Пока не пришло скандальное известие, что снова собираются чинить церковные часы — тут общественное возбуждение плавно перелилось на другую сторону Эймнеса и пенсионер с его временной спутницей жизни могли наконец-то выдохнуть и спокойно разбежаться.
— Адри, я с Хенком разговорилась недавно, который на соседней улице живет.
— Да, милый человек.
— У него еще жена умерла пару лет назад.
— В декабрьский дождливый четверг две тысячи восемнадцатого.
— От какого-то неврологического заболевания.
— Ну если односолодовый виски «Джек Дэниелс» теперь называется неврологическим заболеванием, то да, точно от него.
Прогулки по Амстердаму
Мы с Коринн захотели фотографии на фоне Амстердама. И позвонили Ане.
Аню рекомендую всем нормальным людям. Если вы про себя знаете, что не очень адекватны, то просьба ее не беспокоить. Не портите себе, пожалуйста, карму. Ане двадцать лет, и она великолепна. Красотка и человек мира.
Вообще городская фотосессия с маленьким ребенком — скажем так, интересный опыт. Потом ведь будут смотреть на фотографии и говорить — ой да, натурально и непринужденно. Естественные кадры такие. А какой-нибудь умник еще обязательно скажет «и что такого? Подумаешь, сняла маму с ребенком на прогулке. Я тоже так могу. Почему все, у кого есть камеры, считают себя фотографами?» И откроет рот, чтоб развить тему, но не сможет, потому что я сломаю ему обе ноги.
— Какая милая зайка, — кивает Аня на Коринн, — у меня у самой дома шестилетний ребенок. Очень классный. Не мой, правда, — мимоходом уточняет она и достает камеру. Мы болтаем о детях. Аня рассказывает, что у ее брата недавно родились тройняшки: мальчик и две девочки. И Аня — крестная мать одной из них, но вечно путает, какой именно. И вообще она часто помогает многодетным мамам деньгами и одеждой. Проходила практику в роддоме, так как хотела стать неонатологом. А еще у нее есть двое совершенно одинаковых дедушки («деды-двойняшки, Вика, прикинь, это просто нереальный бомбический треш»). Я не слишком люблю задавать личные вопросы, но люблю слушать. И потому слушаю Аню.
— Так, — командует фотограф, — иди на ту сторону моста и иди оттуда такая вся типа Анжелина Джоли с детьми на прогулке. Кофе, длинные ноги, волосы назад, все такое.
Представляю, что у меня есть шестеро детей и нет Бреда Питта. Очевидно на моем лице отражается такой ужас, что Аня качает головой и велит прошагать еще раз. Я шагаю.
— Нет, — флегматично говорит Аня, — не то. Там сзади бабулька упала на мусорный мешок. Испортила кадр. Давай еще раз.
Я настраиваю себя на частоту Эль Макферсон и иду снова. Аня фотографирует.
Мимо тарахтит грузовик. Потом укуренные британские туристы решают потанцевать (очень медленно) прямо в кадре. Я тем временем терплю небольшое бедствие — от одного века предательски отклеились фальшивые ресницы и трепыхаются на ветру, как трусы на бельевой веревке. Мне очень хотелось стать красивой, и потому я их в последний момент налепила кое-как. Не трусы, ресницы. Второй глаз пока ничего, держится молодцом.
— Нормально все, — утешает меня фотограф, — синяки замажем, ресницы в фотошопе приклеим. С вами хорошо работать, вы адекватные. Вот я как-то снимала в Лондоне одну афроамериканку, голую, на рояле… она лежала на нем в чем мать родила и все время на меня орала…
Я молча киваю и тайно мечтаю увидеть фото со злобной голой бабищей на рояле.
Потом Коринн мерзнет, хочет есть, спать, молочка, а также просится на ручки к британским укурышам. Она вообще любит веселых и расслабленных людей. Мы решаем сделать пару кадров на берегу канала. Типично амстердамский пейзаж — водичка, мостики, домики, велосипеды.
— Ой, классная собачка, — отвлекается Аня, — у меня дома четыре немецкие овчарки живут. Три милахи, а четвертый — засранец. Я вообше-то не планировала переезжать в Нидерланды из Лондона. Но неожиданно вышла замуж за украинца, а дальше как в тумане.
Мне нравится гулять с Аней по весеннему Амстердаму и ловить одним ухом разноцветные штрихи ее двадцатилетней фантастической биографии. Четыре собаки и двойной дедушка. Загадочные чужие дети, голые женщины на музыкальных инструментах, многодетные матери, детство в Риге, практика в роддоме, работа тренером в лондонском спортивном клубе… Заслушавшись, я опираюсь на чужой велосипед и падаю. Сверху красиво планируют ресницы. Аня фотографирует. Коринн бежит меня спасать, но спотыкается и летит на тротуар. Собирается заплакать, но отвлекается на разные интересные вещи вроде валяющихся на земле косяков или грязных пластиковых ложек.
Я потихоньку начинаю впадать в панику. Да что это такое, в конце концов? Мне всего-то хотелось пару фотографий на фоне красивых городских пейзажей! В результате ребенок открыл для себя легкие наркотики, а я познала бомбический треш.
— И я сказала ей «are you kidding me»? Мне двадцать лет! В этом возрасте человек уже личность. Почему это я должна подстраиваться под серую массу? What’s the fuck вообще? Это Аня делится опытом общения с голландской преподавательницей фотографии, которая осудила Анин body language в классе и определенно сгорит за это в аду. Мне хочется рассказать ей, что я знаю пугающе большое количество людей, которые и в пятьдесят ни на йоту не приблизятся к понятию «личность».
