Уайт успевает урвать несколько часов сна перед рассветом, но Патрисия, проснувшись, чтобы готовить завтрак, обнаруживает, что он давно на ногах. Впрочем, он всегда спал мало, особенно обдумывая идею. Придя в лабораторию, Уайт отбирает 10 макаков-резусов – пять поменьше, 3–3,5 килограмма весом, и пять побольше, от 7 до 11 кило
[124]. Он будет извлекать мозг у обезьян помельче и поддерживать в нем жизнь, используя крупных особей в качестве системы жизнеобеспечения и источника крови. Изолированный мозг нужно поместить туда, где его будет омывать поступающая кровь. Приспособление на макете Уайта выглядит на удивление грубо и мало отличается от препаратов легкого и сердца из советских документальных фильмов. Обнаженный мозг, еще не отделенный от фрагмента черепной кости, к которой крепятся электроды, размещается на специальной платформе. Электроды будут передавать сигнал на электроэнцефалограф, чтобы врачи видели, что мозг еще жив. Внизу платформы Уайт собирается разместить воронку, ведущую в контейнер с подогревом (для крови). Конструкция напоминала лавовую лампу без стекла с артериальными «щупальцами» для подачи крови из донорского тела и обратно. Доработав конструкцию Уайта, ученые вернулись к подопытным в клетках. Пора приступать к экспериментам.
17 января 1963 года. Уайт моет руки перед операцией. Ранее вместе с Вердурой и Албином они проверили каждую пару обезьян на совместимость групп крови. Теперь обезьян помельче, от которых скоро останется только мозг, нужно обездвижить, введя им пентобарбитал. Они больше не очнутся в прежнем теле.
Следя за артериальным давлением обезьян и записывая данные с осциллографа для распечатки и хранения, Уайт с коллегами приступают к перфузии каждой пары. Системы обеспечения помогли разработать экспериментальный психолог Ли Волин и инженер Рон Йейтс, но в операционной Уайт, как всегда, полагается главным образом на Вердуру и Албина. Для начала Албин погружает обезьян в наркоз и бреет, тщательно удаляя всю шерсть с головы и шеи. Обезьянам-донорам выбривают паховые впадины, чтобы облегчить доступ к бедренной артерии. Бритую голову первой обезьяны осторожно закрепляют в фиксаторе, похожем на трехпалую птичью лапу. Фиксаторы крепят голову в трех точках: небольшая деревянная перекладина заводится под нёбо, а стальной верхний коготь, раздвоенный, цепляет надбровные дуги, заходя в глазницы. Поворотный механизм позволяет Уайту поворачивать голову обезьяны на 180°. Сначала обезьяны сидят бок о бок, макак-донор пристегнут к специально изготовленному деревянному «креслу». В артерию донора хирург вводит Т-образную канюлю и катетером соединяет с реципиентом. Затем обоих животных заворачивают в терморегулирующие одеяла. У подопытных необходимо поддерживать постоянную температуру тела, а ее измеряет ректальный термометр
[125]. Едва обезьяна-донор становится машиной для кровообращения в двух телах, Уайт откладывает в сторону свою вечную трубку. Настал момент, которого он ждал больше 20 лет, – если считать, что его увлечение хирургией началось в биологическом кабинете католической школы.
До этой минуты операция была простой: нужно было посредством трубки соединить кровеносные системы двух обезьян, завернутых в одеяла. Пора заняться меньшей обезьяной – она лежит животом вверх на миниатюрном операционном столе. Уайт делает первый надрез на голове и ведет разрез вдоль линии челюсти, чтобы легче отодвинуть кожу. Уайт и Вердура последовательно разрезают и удаляют задние и латеральные мышцы шеи. Затем Уайт надрезает трахею и вместе с пищеводом удаляет передние мышцы шеи и мышцы, расположенные вдоль боковой поверхности шейных позвонков
[126]. Все это время ассистенты отслеживают состояние обезьян. Артериальное давление, температура, уровень кислорода – кажется, пока все в порядке. Приходит время удалить морду животного – момент, когда операционная, при всей ее стерильности и всей тщательности действий хирургов, начинает напоминать скорее лавку мясника, торгующего говяжьими мозгами.
Уайт переворачивает обезьяну на живот, чтобы разобраться со скальпом. Он снимает его вместе с глазами, тканями носа и другими лицевыми структурами. Уайт проделывает отверстия в черепе, и Вердура быстротвердеющим стоматологическим цементом закрепляет на открытом мозге шесть электродов из нержавеющей стали. Обезьяна, лишенная языка, ротовой полости и скальпа, представляет собой голый череп при теле, питаемом кровью другой обезьяны. Меньшего макака вновь переворачивают на спину и стабилизируют его артериальное давление. Затем, стараясь не задеть черепно-мозговые нервы (это может повредить мозг), удаляют нижнюю челюсть
[127]. Следуют сложные манипуляции по присоединению сонных артерий к другой канюле, подвешенной на толстую проволоку над головой обезьяны, чтобы кровь по трубке пошла непосредственно к мозгу. Начинается процесс экстернализации кровообращения и подготовка к «экстракорпоральной» (то есть производимой вне тела) перфузии. Еще четыре этапа, и хирурги закончат. Уайт рассекает спинной мозг и разрезает позвоночный столб между позвонками С1 и С2 у самого основания черепа. Тело отделяется. Далее, удостоверившись, что давление в охлажденном мозге стабильно, хирурги удаляют остатки черепа – кости мозгового отдела. Наконец полностью сохранный мозг обезьяны, висящий на небольшом кусочке черепной кости, помещен в странный аппарат Уайта с воронками и трубками. Операция продлилась восемь часов.
Фотоотчет с операции запечатлел странные, жуткие, но в то же время почему-то узнаваемые сцены. Желеобразная масса мозга плохо держит форму, на анатомическом столе мозг расползается. Но обезьяний мозг, подвешенный в аппарате Уайта, омываемый живительной кровью и охлаждаемый во избежание порчи, выглядел как картинка из учебника. Четкий рельеф извилин, ясно проступающие сосуды и вены – еще пульсирующие, еще наполненные жизненно важной жидкостью. Мозг совсем не походит на «серое вещество», он светится розовым. А главное – он продолжает посылать электрические сигналы, как делает всякий живой мозг внутри живого организма.
Электроэнцефалограф через определенные промежутки времени рисует волны: распечатка напоминает след иглы сейсмографа во время землетрясения. Оценивая показатели давления, Уайт констатирует, что мозг продолжает потреблять энергию, поглощая глюкозу. Биохимические реакции, необходимые для жизни клеток, по-прежнему происходят – значит, клетки мозга живут
[128]. Уайт лихорадочно что-то пишет в блокноте. Албин и Вердура тоже. Обезьяна-донор очнулась, ее нужно покормить; после этого ученые еще какое-то время ждут и наблюдают. Обнаженный мозг, помещенный в аппарат Уайта, подает сигналы, фиксируемые штрихами на миллиметровой бумаге. Случайные разрозненные штрихи могли бы возникать случайно, из-за ошибки машины. Но мозг продолжает подавать сигналы целых двадцать два часа. Вне всяких сомнений, все это время он остается живым.
