Каким-то образом, рассуждал Уайт, уменьшение размеров «контейнера» не разрушает содержащуюся в нем душу: та просто перетекает в оставшееся пространство, устраивается там и продолжает жить. Душа – так решил Уайт – пронизывает сами клетки мозга, но может свободно «переливаться» по ним. «Я берусь утверждать, что у души есть свой участок генетической нити клетки, как я ее называю, – писал Уайт своему другу, немецкому журналисту Кристиану Юнгблуту. – Связь устанавливается в генетической нити первой клетки организма, зиготы, но лишь с особой частью этой нити – именно с тем сегментом ДНК, где содержится информация для строительства мозга»
[445]. Это недоказанная теория, рабочая гипотеза. Но для себя Уайт хочет быть уверенным, что пересаженная человеческая голова сохранит данную Богом бессмертную душу, которая отличает человека от всех прочих животных. Не имеющая ни веса, ни жесткой связи с организмом, достаточно пластичная, чтобы найти себе место в любой части живого мозга, душа путешествует налегке. Короткое путешествие из одного тела в другое не составит для нее труда.
Но остается вопрос: кто отважится такое попробовать? На столе Уайта схемы, моделирующие операцию: где ставятся винты и пластины, как накладываются швы. Человек на схеме лишен индивидуальности: светловолосый мужчина с бесстрастным лицом, как у куклы Кена. Но в мечтах идеальным объектом операции Уайт видит британского физика Стивена Хокинга. В 22 года у Хокинга диагностировали боковой амиотрофический склероз (БАС, также именуемый болезнью Лу Герига), он страдает от медленной дегенерации двигательных функций, и в конце концов его мозг утратит контроль над всеми скелетными мышцами. Хокинг появляется в фильмах и телепрограммах, пишет книги, инициировал ряд самых значительных споров своей эпохи, касающихся науки, физических проблем и человеческого духа: например, о том, что делает человека инвалидом, и о том, что такое вообще иметь тело. Хокинг, как, может быть, никто другой на планете, – это мозг, блестящий ум, подключенный к органической системе жизнеобеспечения, которая не дает уже почти ничего, кроме необходимого минимума: воздуха, кровотока и электрических импульсов. Уайт даже называет его «головой с компьютером». Если кто-то и доказывает, что имеет смысл сохранять мозг после того, как тело перестало служить, то это Хокинг
[446]. У Хокинга (и у парализованного актера Кристофера Ривa – это второй любимый пример Уайта) все системы организма рано или поздно откажут, но он сможет жить дальше – возможно, неопределенно долго – в новом теле
[447].
Разумеется, Стивен Хокинг не верил в бессмертие души, и вряд ли его заинтересовал бы «переезд» в новое тело. Инвалидность не мешала ему. Скорее помогала. «Мое нездоровье не было такой уж помехой, – писал он в 1984 году в Science Digest. – Напротив, оно защищало меня». Оно «защищало» от ожиданий, от требований, предъявляемых к организму, – от обязанности действовать и двигаться, отягощающей здоровых людей. Но Уайту все равно нравилась идея испытать пересадку всего тела именно на Хокинге. Особенно его забавляла идея доказать Хокингу, что тот обладает душой; разве, спрашивал Уайт, «это не увлекательный сценарий, о котором стоит подумать миру?»
[448] Но Хокинг никогда не стал бы пациентом Уайта. Тогда кто? Для этой операции нужен первопроходец, не меньше самого Уайта увлеченный идеей.
Крейг Ветовиц в сдвинутой набекрень кепке улыбается из инвалидного кресла съемочной группе телеканала Channel 23. Журналисты приехали снять сюжет о его компании Dynamic Coating для рубрики «Бизнес недели». За спиной Крейга кузов гоночного автомобиля подвешен на талях над матово блестящим двигателем. «Я люблю гонки, – поясняет Крейг. – Я не хотел расставаться с ними и после несчастного случая»
[449]. Камера фокусируется на его правой руке, лежащей на панели управления креслом. Ветовиц больше не может точно координировать движения и уже никогда не сядет за руль болида, но это не помешает ему оставить свой след на гоночной трассе. Он разработал полимерное покрытие для деталей двигателя, снижающее трение и позволяющее болидам мчаться быстрее. Это покрытие – тоньше, чем тефлон, и устойчивое к износу – даже привлекло внимание NASA: Крейга попросили придумать, как снизить трение в шаттлах. «Возможности применения безграничны, – говорит Ветовиц. – А мне нравится проверять границы на прочность… Сидя в коляске…»
Он на мгновение погружается в себя, потом продолжает: «Моя жизнь изменилась, но, в общем, приходится не обращать внимания на инвалидность»
[450]. Он вновь улыбается машине за своей спиной – изящному кузову в яркой гоночной раскраске. Не всякий решился бы вернуться к делу, где все напоминает о том, что тебе больше недоступно. Но Крейг Ветовиц – не всякий.
Несчастный случай произошел в 1971 году. Крейг, недавно окончивший школу, вернулся из путешествия по стране. На мотоцикле в синих полосах и с огромным рюкзаком за плечами Крейг пересек юго-запад Америки и оказался в Мичигане, дома у дяди, где остался работать на лето, а однажды, жарким и пыльным днем, приехал в гости к родителям, жившим недалеко от Кливленда.
Дом стоял на холме, а скат крыши спускался почти до земли, нависая прямо над прохладным бассейном во дворе. Расстояние до воды делало крышу идеальным трамплином для прыжка – разве что чуть выше нужного. Бабушка Ветовица предупреждала, что прыгать нельзя, но в первый раз все вышло отлично: набор скорости, нырок в холодную воду. Мокрый смеющийся Крейг выбрался из бассейна и снова полез прыгать. Однако он забыл выставить вперед руки, чтобы «пробить» поверхностное натяжение воды: небольшая ошибка с катастрофическими последствиями. От удара о воду на большой скорости голова Крейга резко дернулась назад и вбок. Сильный толчок не просто сломал – размозжил позвонки.
В состоянии шока организм не может реагировать на сигналы мозга, вынуждая его отключиться. В тот день Крейг Ветовиц умер трижды. Медики скорой вернули его к жизни на месте происшествия на глазах перепуганной семьи – мокрого, обмякшего. Затем его реанимировали в отделении неотложной помощи и еще раз – когда его сердце остановилось на операционном столе. Он выжил, но его жизнь уже никогда не будет прежней.
Ветовиц утратил моторный контроль над своим телом и почти лишился физической чувствительности (осталась легкая чувствительность к щекотке в одной стопе). Он мог пожать плечами, но конечности оставались слишком негибкими – врачи даже не могли согнуть ему колени или повернуть ногу в тазобедренном суставе. С одеревеневших ступней непросто было снимать обувь и носки, а кисти рук слушались плохо, и в них часто исчезала чувствительность
[451]. После первоначального восстановления и стабилизации миелография (методика визуализации, которая подразумевает введение контрастного материала с помощью иглы в субарахноидальное пространство) подтвердила худшее: истончившийся, атрофированный участок спинного мозга в третьем и четвертом шейных позвонках. Ветовиц оказался полупарализован: остаток жизни ему предстояло провести в инвалидной коляске
[452]. Тетраплегия (паралич всех четырех конечностей) при повреждении четвертого шейного позвонка считается самым серьезным уровнем повреждения спинного мозга. Ветовиц больше полутора лет провел в кливлендской больнице «Хайленд-Вью», примерно в 13 милях от «Метро», но его врачи не рассчитывали добиться полного восстановления: такое просто невозможно. Сам же Ветовиц расценил такой подход как капитуляцию. Должны быть способы получше, думал он, и выбрал радикальное решение. Он отказался продолжать лечение и поселился в доме у медика – ветерана войны, с которым познакомился в больнице. Вдвоем они смастерили из алюминиевого лома корсеты и принялись развивать мускулатуру. Укрепив плечи, Ветовиц добился хотя бы некоторой подвижности рук. Он придумал «зажим для письма» – что-то вроде жесткой шины для предплечья и кисти, позволившей ему вновь учиться писать. Спустя год он поступил в колледж в Кайахоге – и продолжал реабилитацию, укрепляя мускулатуру плаванием и упражнениями на брусьях. Он хотел одолеть паралич, разделаться с ним, победить
[453]. А пока старался отвоевать себе как можно больше независимости. В 1976 году отец помог спроектировать дом для Крейга и его невесты Сьюзен. Одноэтажный, восьмиугольный на плане, с низкими подоконниками, чтобы можно было смотреть из коляски (и спастись через окно в случае пожара), этот дом попал в газеты как образцовый проект реабилитационного центра для совместного проживания инвалидов-колясочников
[454]. Его круговая планировка позволяла Ветовицу все время, не разворачиваясь, двигаться только вперед – согласно его жизненному девизу.
