Интерес Крейга Ветовица к экспериментальной хирургии начался с его попыток рассказать широкой общественности о терапии стволовыми клетками, которая еще не была разрешена в клинической практике. Он начал писать статьи в местные газеты. Ему думалось – если он покажет, что больные готовы идти на многое, то сможет тронуть сердца людей и медицинские власти. Он встречался и беседовал с Кристофером Ривом, который тоже мечтал, чтобы нашлось лечение для травм позвоночника, – а оно все не находилось. Если его органы откажут, он не доживет до этого открытия.
О работе Уайта рассказывало местное и национальное телевидение: он не раз заявлял, что пересадку головы, проводимую на обезьянах, можно успешно повторить на людях и что человек может получить новое тело. Ветовиц решил познакомиться с Уайтом, а тот с радостью согласился на встречу. Впервые эти двое вместе появились на телевидении в 1996 году – в трехминутном сюжете телешоу Hard Copy, нацеленного на дешевые сенсации. При окончательном монтаже телевизионщики добавили закадровый текст и представили героев как «доктора Франкенштейна и его добровольного монстра». Репортаж пустили на Хеллоуин, окарикатурив и подвижничество Уайта, и готовность Ветовица жертвовать собой, превратив беседу в научно-фантастический балаган. Ветовиц в ярости орал на продюсеров и заставил их дать в эфир исправленную версию программы. Но тема все равно шокировала. Поверить в такое было трудно. «Мы шутили над ним, – вспоминал сын Ветовица Крег, – но папа был готов на все. И мы сжились с этой идеей. Видимо, перешли от отрицания к сомнению и любопытству»
[466].
Ветовиц не видел в работе Уайта ничего зловещего – он находил ее благородной. Он подчеркивал, что Уайт понимает, каково это – жить, как живут его пациенты, чувствует их страдания и боль
[467]. Но люди в большинстве своем (включая многочисленных интервьюеров и репортеров, рассказывавших о Ветовице и Уайте) все равно считали готовность Крейга стать подопытным кроликом глупостью и безрассудством. Но Ветовиц, первопроходец по натуре и не менее дерзкий человек, чем сам Уайт, даже не слушал. Он настаивал, что представляет собой идеальный «объект» для этой операции: «Мне положить на чужие мнения»
[468]. Уайт приехал к Ветовицу в его специально спроектированный дом в Хинкли (штат Огайо). Они вдвоем позировали фотографу посреди белоснежной столовой, глядя сквозь раздвижные двери на террасу и зеленое море хвойных деревьев. На фото Уайт стоит за спиной своего нового пациента, положив ладони ему на плечи. Это был официальный снимок для прессы. В репортаже Уайт говорил о жизнях, которые он может спасти, о времени, которое готов подарить пациентам. Парализованные люди, может быть, и не считаются идеально подходящими для пересадки органов. Но это люди, живые души. Разве их жизни не достойны спасения?
[469]
Уайт уже занялся разработкой протокола операции для пациентов-людей. Он даже заявляет, что с людьми будет проще: в конце концов, вены и артерии – да и все органы в целом – у людей крупнее, их лучше видно, легче производить любые манипуляции. А главное – человеческий мозг и его электрическую активность Уайт знает лучше, чем обезьяний. Только понадобятся отказоустойчивые системы жизнеобеспечения, бригады побольше и более просторные операционные. Доктор даже прикинул примерную цену такой пересадки. Сама операция будет стоить примерно от 100 000 до 200 000 долларов. В сущности, не так уж и дорого, думал Уайт, особенно если учесть, что при трансплантации почки расходы на хирургов и оборудование в среднем составляют 400 000. Но, безусловно, Уайту понадобятся средства на подготовку персонала, на опыты и на специальную операционную, оборудованную для проведения операции одновременно двумя бригадами хирургов в тандеме, поскольку оперировать придется сразу двоих людей. А еще – на послеоперационный уход, возможно, на реабилитацию и, конечно, на профилактику отторжения. С учетом всего этого общий бюджет, без сомнения, приблизится к 4 млн. Уайт предполагает, что ему выделят гранты – как и прежде, с обезьянами. Кто? Может быть, Национальные институты здравоохранения. Может быть. Убедить этические комиссии в больницах тоже будет непросто, даже при отсутствии федерального регулирующего органа. Новые лекарственные препараты разрешает использовать Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA), но хирургические процедуры не регламентируются на федеральном уровне и могут сильно отличаться от штата к штату и от города к городу.
И Уайт, и Ветовиц опасаются, что такую операцию многие до сих пор считают святотатством.
1998 год начался с холодного января и горячего политического скандала (речь шла о неподобающих отношениях президента с молодой стажеркой). Но для Уайта главной была другая новость: его время в «Метро» официально подошло к концу. Ему следует уйти на пенсию до конца следующего года, 1999-го. Значит, у него осталось меньше двух лет на поиск точных параметров пересадки организма для Ветовица. Не так уж много времени, чтобы найти способ подарить миру «операцию Уайта».
Прозекторские всегда были для хирургов чем-то вроде личной библиотеки. Вскрытие трупа, подобное листанию драгоценной книги, стало обрядом посвящения для бесчисленных студентов-медиков. Уайту нужно разработать протокол операции. Он представлял ее бессчетное количество раз – лежа в кровати, мысленно проигрывал весь процесс, оттачивал его в личной воображаемой операционной. Теперь он хочет повторить это руками, пройтись скальпелем по линиям, указанным в его схемах. Обезьяны ему больше не нужны: как и его литературный собрат, доктор Франкенштейн, Уайт нуждается в свежем трупе. Обычные образцы в медицинских институтах законсервированы, от них разит химикатами, которыми подкрашивают ткани: ни один орган не выглядит так, как должен (или так, как его рисуют в учебниках). Уайту нужно тело, не тронутое медиками, тело, совсем недавно бывшее живым человеком. Как некогда Джозеф Мюррей, надеявшийся, что обледенелые дороги за несколько дней до Рождества помогут ему получить образец для тестовой операции по пересадке почки, Уайт направил запрос не на одного, а на двух подходящих для опыта «пациентов». Тем временем он поднял старые записи, рисунки и планы операций на обезьянах. Он изучал видеозаписи тех операций – с зернистой, но шокирующе подробной цветной картинкой. Он искал ответ на вопрос: что нужно изменить, чтобы адаптировать прежний протокол под пациента-человека?
Уайт разворачивает свои схемы, будто карту звездного неба, размечая переход от обезьян с их мелкими сосудами к анатомии человека. Уайт видел внутренности сотен обезьян – и тысяч людей: мужчин, женщин, детей. Несмотря на многолетнюю практику, организм низших приматов остается для него несравненно более чужим и незнакомым. А вот человеческий Уайт знает как свои пять пальцев. Спинномозговые и черепные нервы он может прощупывать с закрытыми глазами. Уайт еще раз пересмотрел свои записи. Новые препараты ему, в общем, не нужны. И даже не нужна новая аппаратура. Обязательное условие – поддерживать кровоток и отслеживать активность мозга, но это его команда успешно делала в ходе множества операций. А вот что действительно понадобится, так это отказоустойчивая техника. Такую Уайт разработал вместе с Албином: аппарат для перфузии крови функционирует почти как механическое сердце и искусственные легкие. Он способен нагнетать кровь и подавать кислород одновременно и к мозгу-реципиенту, и к донорскому телу на критических этапах в середине операции
[470]. Если во время пересадки тела что-то пойдет не по протоколу, машина сможет работать под усиленной нагрузкой, и мозг не пострадает.
