Канаверо намеревался оснастить свою операционную краном, чтобы голова-реципиент «парила» над донорским телом, пока сшиваются сосуды и ткани, вводится ПЭГ-клей и подаются электрические разряды, которые (предположительно) помогут установить нужные связи в рассеченном спинном мозге
[577]. Голову и тело придется «сопоставить» более тщательно, чем в опытах Уайта с обезьянами, поскольку придется соединить все мышечные и нервные волокна. Уайт об этом не заботился: без спинного мозга, проводящего нервные импульсы, это не имело особого смысла. Но даже Канаверо не рассчитывал, что нервы и мускулы заработают сразу. Тело будет подключено к системе жизнеобеспечения, пока не появятся признаки восстановления двигательной активности. У Спиридонова дрогнет веко или шевельнутся губы – этот первый трепет жизни Уайт много лет назад наблюдал у своих обезьян
[578]. Но теперь хирурги будут ждать и подергивания мизинца на ноге, и сжатого кулака. Шансы на успех, по утверждению Канаверо, составляли «более 90 %», хотя его коллега Жэнь подобных обещаний не давал
[579].
В 2016 году Канаверо повторил опыт Уайта с обезьяной, опубликовав фото подопытного животного, лежащего на белой простыне со свежим швом вокруг шеи. «В будущем году мы повторим это на человеке», – пообещал он на Рождество. «Я был "чокнутый Серджо", – восклицал Канаверо в интервью канадской газете National Post, – но теперь нас, таких чокнутых, занятых этой темой, полно по всему миру»
[580]. Здесь он, пожалуй, немного перегнул палку: большинство нейрохирургов отнеслись к заявлениям Канаверо столь же прохладно, как некогда к выступлениям самого Уайта.
Миновало Рождество 2017 года. Затем 2018-го и 2019-го. Получить разрешение китайского правительства оказалось не так легко, как предполагал Канаверо, хотя никаких причин задержки не объявлялось. Кроме того, Канаверо лишился своего добровольца. В 2018 году Спиридонов познакомился с девушкой по имени Анастасия и вскоре женился на ней, а с рождением сына отказался от участия в проекте HEAVEN. Анастасия была совершенно не заинтересована в операции. Такие люди, как Спиридонов, говорила она, «много глубже, чувствительнее, преданнее, добрее, и, кроме того, они, как правило, незаурядного ума»
[581]. Не это ли главное? Сам Спиридонов в интервью телешоу Good Morning Britain из своего нового дома во Флориде высказался в том же духе. «В моей жизни появилась женщина, в которую я влюбился», – радостно сообщил он журналистам
[582]. У него появились причины жить – и Спиридонов решил, что его не интересуют эксперименты, которые могут оказаться просто «дорогостоящей эвтаназией»
[583].
Доктор Уайт неизменно настаивал, что стоит пытаться сохранить любую жизнь. Паралич – это не конец. И даже операцию Ветовица он задумал лишь из-за угрозы отказа почек: впрочем, по иронии судьбы, Ветовиц пережил Уайта на семь лет. Вместе с тем пересадка головы предполагает надежду на долголетие – и даже бессмертие. Если части организма можно заменять до бесконечности, если мозг может жить сколь угодно долго, что это означает? Брошенный между делом комментарий Канаверо о русских олигархах заставляет задуматься. Пересадка организма, если ее все же начнут практиковать, скоро станет привилегией. Автор статьи в журнале Futurism сетовал: и как только люди могли поверить, что тело можно заменить? «Будто бы тело – это какое-то дополнение, а не один из аспектов единой индивидуальности… Будто мельчайшие частицы плоти и весь химический мусор не отпечатаны в каждой складке нашего сознания»
[584]. Человеческое тело – не автономия, это целый космос микробов и бактерий, работающих в полном согласии с клеточной активностью: конечно, выражение «Ты есть то, что ты ешь» выглядит как преувеличение, но ученые обнаружили, что один только кишечник влияет на мозг в самых неожиданных аспектах – от настроения до реакции на боль. Что людям даст пересадка головы? Перекроит, углубит или уничтожит «личность»? Перепишет ли она правила умирания и смерти? Или станет, как многие научные находки, еще одной технологией, позволяющей «имущим» иметь еще больше?
Роберт Уайт был, в сущности, картезианцем, верящим в границу между разумом и телом, духом и материей, пусть даже истина, с которой сталкивается большинство из нас, далеко не столь однозначна. Для Уайта трансплантология была загадкой – невозможное, которое можно сделать возможным путем научного поиска. Но, вероятно, он видел в ней нечто большее. Не исключено, что она оказалась лучшим способом примирить два главных жизненных ориентира доктора: науку… и Бога. Если бы Уайт сумел осуществить свою операцию, он, несомненно, снискал бы славу одного из самых передовых ученых своего времени. Это обессмертило бы его имя, как никакая Нобелевская премия, на которую он безуспешно выдвигался. Доктор Уайт, хирург, держал в ладонях живой мозг, доказательство жизни после телесной смерти. Душа, личность, неосязаемый святой Грааль бесчисленных философов, теологов и титанов медицины – не это ли Уайт считал достойной целью?
В 1999 году свою статью о «бионическом будущем» Уайт завершил такими словами: «Я предрекаю, что сюжет, принадлежавший доныне научной фантастике, – легенда о Франкенштейне, где живой человек создан из разных тел, – в XXI веке станет клинической реальностью»
[585]. Спустя 20 лет, в марте 2019 года, Жэнь и Канаверо опубликовали статьи, в которых утверждают, что перерезáли спинной мозг обезьяны и собаки, а затем вновь соединяли его. Оба отчета, опубликованные в Surgical Neurology International, гласят, что животные после операции могли ходить, и это даже подтверждается видеозаписями
[586]. Сюжет попал на страницы USA Today, и последовавшая беседа с Жэнем показала, что ученые готовы начать опыты на людях
[587]. При всех оговорках, слова Уайта о новом тысячелетии еще могут оказаться пророчеством.
