Немалая доля споров вокруг ALH 84001 была связана не столько с самим метеоритом, сколько с вопросом, как правильно заниматься научными исследованиями. Одни ученые считали, что коллектив NASA провел великолепную работу по изучению метеорита, а другие – что из полученных ими результатов нелепо делать вывод, будто находка содержит окаменелости. Планетолог Брюс Якоски, один из коллег Клиланд по Колорадскому университету, решил организовать открытую дискуссию, в ходе которой обе стороны могли бы изложить свои взгляды. Но он понимал, что только анализов для выявления, скажем, магнитных минералов недостаточно для интерпретации ALH 84001. Требуется обдумать, как мы вообще делаем научные интерпретации. Якоски пригласил Клиланд поучаствовать в этом мероприятии и высказаться об ALH 84001 с философской точки зрения.
Подготовка на скорую руку к выступлению обернулась погружением в философскую проблему внеземной жизни. Исследовательница пришла к выводу, что баталии из-за ALH 84001 обусловлены различием между экспериментальными и историческими науками. Ошибка критиков состояла в том, что они трактовали исследования метеорита как экспериментальную науку. Было бы абсурдно требовать от сотрудников Маккея прокрутить историю заново. У них не было возможности оставить бактерии окаменевать в течение 4 млрд лет на Марсе и посмотреть, получилось ли что-то похожее на метеорите ALH 84001. У них не было возможности столкнуть тысячу астероидов с тысячей реплик Марса и посмотреть, что долетит до нас.
Клиланд заключила, что команда NASA провела качественное исследование по меркам исторических наук, сравнивая объяснения и подбирая те, которые наилучшим образом трактовали полученные данные. «Гипотеза жизни на Марсе – очень хорошая кандидатура на наилучшее объяснение структурных и химических особенностей марсианского метеорита»
[395], – писала она в 1997 г. в журнале The Planetary Report.
Работа Клиланд о метеорите произвела такое впечатление на Якоски, что в 1998 г. он пригласил ее сотрудничать в один из коллективов только что созданного Института астробиологии NASA. В последующие годы исследовательница разрабатывала философские обоснования того, какой должна быть наука астробиология. Базу для своих идей она получала в общении с учеными, занимавшимися разными видами изысканий, которые так или иначе относились к астробиологии. Вместе с одним палеонтологом Клиланд путешествовала по австралийской глуши в поисках объяснений, почему там 40 000 лет назад вымерли гигантские млекопитающие. Она ездила в Испанию, чтобы узнать, как генетики секвенируют ДНК. Она также проводила много времени на научных конференциях, посещая один доклад за другим. «Я чувствовала себя словно ребенок в кондитерской», – призналась мне как-то исследовательница.
Но иногда, общаясь с учеными, Клиланд слышала свой философский тревожный звоночек. «Все работали с определениями жизни», – вспоминала она. Определение NASA, которому в ту пору было лишь несколько годков, пользовалось особой популярностью.
С философских позиций, как замечала Клиланд, ученые совершают ошибку. Эта ошибка не имела отношения к детерминированным атрибутам или прочим философским тонкостям, понятным лишь немногочисленным логикам. Это был фундаментальный просчет, ставший помехой науке как таковой. Природу такой ошибки исследовательница изложила в специальной статье и в 2001 г. отправилась в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы сделать по ней доклад на конференции Американской ассоциации содействия развитию науки. Она выступила перед аудиторией, состоящей в основном из ученых, и заявила, что пытаться искать определение жизни бесполезно.
«Поднялась буря, – вспоминала Клиланд. – Все на меня орали. Это было просто поразительно. У каждого было свое любимое определение, и каждый хотел его озвучить. И вот пришла я и сказала им, что вся эта идея с определениями – негодная».
К счастью, некоторые из слушателей доклада Клиланд сочли, что в нем что-то есть. С целью выяснить, что же следует из ее идей, исследовательница начала сотрудничать с астробиологами. За два десятилетия она опубликовала ряд статей, собранных в конце концов в книгу «В поисках универсальной теории жизни» (The Quest for a Universal Theory of Life)
[396].
Затруднения, которые испытывали ученые с определением жизни, не имели отношения к специфике признаков живого, таких как гомеостаз или эволюция. Они были обусловлены природой самих определений – обстоятельством, которому редко уделяют внимание ученые. «Определения, – писала Клиланд, – непригодны в качестве инструментов для ответа на научный вопрос "Что такое жизнь?"»
[397].
Определения полезны для организации наших понятий. Например, «холостяк» определяется однозначно: это мужчина, не состоящий в браке. Если вы мужчина и не состоите в браке, то вы по определению холостяк. Чтобы быть холостяком, недостаточно просто быть мужчиной или просто не состоять в браке. Но вот на вопрос, что такое мужчина, не всегда легко ответить. Свои сложности и с понятием «брак». Однако мы можем определять холостяка, не углубляясь в сии запутанные материи. Это слово хорошо тем, что связывает указанные понятия точным отношением. И именно потому, что определения выполняют столь узкую функцию, мы не можем пересмотреть их путем научного исследования. У нас попросту нет метода, с помощью которого мы могли бы когда-нибудь обнаружить, что определение холостяка как не состоящего в браке мужчины неверно.
Жизнь – нечто иное. Это не тот предмет, который можно определить через простое соединение понятий. Следовательно, бессмысленно искать перечень признаков, который выдаст истинное определение жизни. «Нас не интересует, что для нас означает слово жизнь, – писала Клиланд. – Нас интересует, чем жизнь является». И если мы хотим удовлетворить свой интерес, рассуждает исследовательница, нам следует отказаться от поисков определения.
До наступления эпохи современной химии алхимики пытались определить воду примерно тем же способом, которым многие биологи определяют жизнь, – составляя список ее свойств. Вода жидкая, прозрачная, является растворителем для других веществ и т. д. Однако это определение не только не проясняло тайн воды, но и приводило алхимиков к новым затруднениям, когда они обнаруживали, что не вся вода одинакова. Конкретные разновидности воды растворяли конкретные вещества и не растворяли другие. Алхимики стали давать этим «водам» различные названия. Но они попадали в еще большие затруднения, видя, что вода может замерзнуть или выкипеть. Лед и пар не обладают свойствами жидкой воды. Алхимики были вынуждены объявить их совершенно иными субстанциями.
Орешек оказался таким крепким, что сам Леонардо да Винчи запутался:
И потому она [вода] то жгучая, то крепкая, то кислая, то горькая, то пресная, то густая, то жидкая, порой она несет вред или болезнь, порой дарует здравие, а порой отравляет. Исходя из этого, можно сказать, что она претерпевает изменения своей природы столько раз, сколько существует мест, через которые она проходит. И подобно тому, как зеркало меняется в зависимости от цвета отражаемого, так и она в зависимости от природы места, через которое проходит, становится оздоровляющей, тлетворной, слабительной, вяжущей, серной, соленой, кровавой, скорбной, бурной, злой, красной, желтой, зеленой, черной, синей, маслянистой, жирной, тощей
[398].
