— У меня разболелась голова, и наш любезный хозяин предложил мне отдохнуть в этой тихой гостиной.
— Значит, я помешал вашему уединению?
— Как вы можете кому-то помешать? — она подошла ко мне почти вплотную. Настолько, насколько ей позволили фижмы ее бального платья.
— На самом деле, много кому, — я усмехнулся и не добавил, что, например, твоему королю. — Леди Рондо, если вы не отойдете, то сможете потом всем, кто захочет вас слушать, рассказывать, что русские действительно варвары.
— Я живу в этой стране уже несколько лет, и все надеюсь, что найдется мужчина, который мне это покажет, но увы, пока что все русские просто омерзительно вежливы, — и она сама потянула вниз лиф своего платья.
Ну что же, императорам тоже иногда нужно расслабляться, мелькнуло у меня в голове, когда я поднимал ее за талию, рывком сажая на стол, поднимая юбки и безжалостно сминая панье, благословляя про себя маркизу де Помпадур, которая еще не родилась и не надела на женщин панталоны.
Глава 6
— Это было так необходимо? — хмурые Репнин и Шереметьев уже полчаса читали мне нотации, отбивая аппетит. — Так сильно в штанах засвербело, что за первой же юбкой, у носа махнувшей побежал? — завтрак в это утро, после памятной ассамблеи, проходил для меня не в одиночестве, а в обществе этих двух деятелей, которые кудахтали надо мною как мамки, у которых ребенок внезапно загулял и не ночевал ночью дома. Хотя я-то дома как раз ночевал, в отличие от них двоих. Просто с утра, заявившись на службу, они узнали свежую сплетню, которая, похоже, вовсю ходила между гвардейцев Михайлова, обрастая смачными подробностями, хотя я строго-настрого приказал своему вчерашнему охраннику молчать.
— А откуда вы вообще узнали, что я вчера приятно провел вечер, и самое главное, с кем провел? — я бросил вилку на стол и требовательно уставился на моих добровольных нянек, которые с чего-то вздумали блюсти мою честь, аки девицы безвинной.
— Юмашев сказал, — если у Петьки совести хватило немного покраснеть, и отвести в сторону глаза свои бесстыжие, то Репнин сверлил меня прокурорским взглядом. — И не думай, государь, не чешет Николай языком почем зря, выставляя на свет божий твою кобелиность, просто просил нас, как не чужих тебе людей, направить на путь истинный. Народу нравится, каким ты стал, государь Петр Алексеевич. Да, все осознают, что горе безмерное повлияло на изменения эти, но не стоит возвращаться к тем кутежам, коими с Ванькой Долгоруким успел за год прославиться на всю Москву.
— Вот ведь, воспитатели нашлись, где раньше только были? — я раздраженно поднял вилку.
— Раньше, ты, государь Петр Алексеевич, никого к себе, кроме Долгоруких и цесаревны Елизаветы не подпускал, — тихо ткнул мне в морду упрек Петька. Верно говоришь, Петруха, вот только то не я был. А жрать-то хочется так, словно неделю голодал, все-таки любовные игрища способствуют растрате сил, которые восстановления требуют.
— И что же мне теперь до свадьбы терпеть? — я раздраженно зыркнул на этих поборников морали молодого императора.
— Да никто не требует от тебя, государь Петр Алексеевич, терпения такого, — отмахнулся Репнин. — Понятно, что дело молодое, и в чреслах свербит иногда так, что ум потерять можно, но разборчивее надо быть.
— Ханжей из себя не стройте. Можно подумать, что сами вчера в одиночестве остались, — я вертел вилку в руках и никак не мог приступить к трапезе.
— Не в одиночестве, — покачал головой Шереметьев. — Но то мы, а ты – совсем другое дело. Найди себе вдовушку повеселей, из молодух, да и захаживай к ней вечерами. Никто слова тебе не скажет. И тебе хорошо, и ей почет, да ласка мужская, кою потеряла рано. Но с этой… — он так поморщился, словно не об английской леди говорил, а об бомжихе подзаборной. Надо же, какие мы разборчивые. — Ведь не просто же так она хвостом перед тобой мела. Что-то ей было нужно от тебя, государь.
— Я знаю, — я пожал плечами и внезапно успокоился. Значит, они не только за мой моральный облик переживают, но и за то, чтобы я ничего англичанке не выдал невзначай. Все-таки не ошибся я на счет этих двоих, а с Митькой и троих. Если у меня с десяток таких вот, рынд, как в старину их называли, наберется, то я уж точно повоюю.
Вообще, после учиненных репрессий знать начала с величайшей осторожностью приглашать к себе в дома представителей различных посольств и консульств, которые до недавнего времени, как дома у некоторых семейств себя чувствовали. Везде и всем пока мерещилось всевидящее око Ушакова, который реял над гостиными аки коршун, выискивающий крамолу как добычу. Одно его появление, улыбающегося добродушно как любимый дядюшка, заставляло сердца замирать, а то и выпрыгивать из груди, в зависимости от степени провинности. И оттого шпионы различных мастей начали испытывать самый настоящий информационный голод. Ну нечего им было писать своим королям. И начали они потихоньку присылать мне привет и намекать на личные встречи, или же вот, как англичане сделали – хорошенькую лядь послали. Запросы я пока в кучу складывал, оставляя без ответа, но в иностранном приказе только плечами пожимали, они-то уже давно привыкли к таким закидонам, их мои «изменения» не слишком коснулись. И начали иноземцы потихоньку нервничать. А усугублялось дело тем, что я так и не разрешил англичанам пеньку и парусину поставлять. Испанцам отгружали, а вот островитянам – шиш. И тут выяснилась интересная деталь, оказывается, сами они умеют все это делать, только не тех количествах, что им были нужны, а голландские товары почему-то оказались не такими качественными, как наши. Такой вот кордебалет. Я же делал удивленное лицо и руками разводил, забыл, мол, но ничего, еще немного и все поправлю. Почти год уже поправляю, уже на плохую память не спишешь.
А ведь по моему повелению Андрей Иванович не спускал пристального взгляда с самих представительств иноземцев, принося мне слухи о том, что и иноземцы, и наши начали высматривать в моем окружении серого кардинала, который все это, по их мнению, заварил. Ну, пускай ищут. Пока ищут, я многое успею предпринять. Сенат собирался сейчас редко, и новых указов мне на ознакомление вообще почитай полгода уже не приносили. Теперь же и вовсе затаились, словно мыши под веником.
И, кроме того, в отданных Ушакову классах в Петербурге шла вовсю подготовка уже наших шпионов для дальнейшей их службы за рубежом для сбора информации и оперативной передачи ее на родину, которая их не забудет. Сегодня утром Андрей Иванович как раз отправился навестить своих птенчиков, оставив мне копию письма Джейн Рондо к своей «подруге», которое перехватили с самого раннего утра. Пока я спал, сном полностью удовлетворенного человека, Джейн строчила свои мемуары, часть из которых когда-нибудь будет даже опубликована. Ушаков явился ко мне, когда я еще потягивался в постели, и нравоучения, которые я сейчас выслушивал, были за этот только что начавшийся день далеко не первыми. Правда, Андрей Иванович пенял мне на то, что я слишком сильно рисковал. Ну как же, не имея специфического опыта так подставиться. И мои аргументы о том, что случай больно удачный подвернулся, пропускались мимо ушей, упирая на то, что существуют специальные людишки для подобных дел, и это никак не должен быть император.
