Из-за того, что строительство Петербурга временно было приостановлено, точнее размах существенно умерен, так как отказываться от этого наследия дедова я не намеревался в полной мере, слишком много жизней было принесено ему в жертву, то первое, что я сделал – это отменил глупейший приказ Петра Великого на производство кирпича только для нужд Петербурга. Кирпич был необходим для всей России, не только для города на Неве. И тут мне помог Кер, который каким-то неведомым мне способом среди многочисленной цинской делегации умудрился отыскать непонятно, как оказавшегося в ней, китайца, который к тому же знал секрет производства кирпича, из которого была сделана Великая Китайская стена. И более того, улыбающийся китаец, оказывается испытывал глубочайшую неприязнь к захватчикам, поэтому с превеликой радостью сдал нам этот секрет, и даже более того, он остался в России, лишь бы не возвращаться на родину, которую губили эти «варвары-маньчжуры». Ну, тут не поспоришь, после завоевания Китая маньчжурами, для просвещенной страны, владеющей небывалыми секретами ремесла и науки наступил стремительный откат, потому что маньчжур наука, искусство и развитие ремесла не интересовало. Их интересовала лишь война, точнее ее итог – наращивание территорий.
Верил ли я, что цинцы сдержат обещания по договору? Да ни в жизнь. Поэтому-то я и стремился именно сейчас захапать те территории, которые уже принадлежали маньчжурам и по договору должны были отойти мне. Их надо было усилить, хоть немного, но заселить, и охранять. Поэтому умница Бакунин уговорил часть калмыков – пацифистов, не желавших воевать, все равно отправиться с ними, дабы начать хоть как-то осваивать те самые территории, которые теперь, согласно договора, принадлежали нам.
С китайцем смешно получилось. Он просто пропал. Исчез из занимаемых делегацией домов, и когда пришло время уезжать, то его списали как умершего, загулявшего и вообще ненадежного товарища, который в дурной для него час нарвался на лихих людей. А когда Тоси убрался восвояси, китаец заявился к Керу и потребовал свой заводик, на котором он сможет себя реализовать как творца хотя бы кирпичей по старинным рецептам. Так что предполагаемое строительство по моему свеженькому указу в любом городе должно было вестись только из кирпича, в крайнем случае, если руки кривые и мозгов не хватает завод организовать, или же с глиной внезапно напряженка настала, из камней. При этом этот указ сопровождался угрозой, что вот вылечусь и устрою вояж по Российской империи, дабы лично убедиться, как мои приказы исполняются, с занесением в табло, ежели что не так идет. И если на момент создания угроза могла казаться кому-то смешной, то вот по моему возвращению, сомневаюсь, что она таковой останется. Слишком уж Ушаков свое отравление близко к сердцу принял, особенно последующую за этим отравлением диету.
Из неотложных дел я также посчитал указ об обязательным введении в рацион моряков компота из сушеного шиповника и ежедневный суп из сухих белых грибов, которые начали скупаться тоннами. При этом денег особо не жалели, и все бабки снесли едва ли не последние свои заготовки, чтобы денюжку с этого поиметь. Также я распорядился уже сейчас открыть заготовительные пункты для приемки этих дикоросов в сезон, оснащенные сушильнями. Я просто не знал, как еще справиться с цингой, а то, что в шиповнике витаминков, особливо таких полезных, как аскорбиновых, гораздо больше, чем в тех же цитрусовых – это мне еще бабушка в детстве говорила.
Подготовить именно этот приказ меня подтолкнуло возвращение Ивана Долгорукого из Голландии. Потратив все средства, кои у него остались после конфискации, и продав то единственное поместье, где я так здорово «отдохнул» осенью, единственное, что я оставил всем Долгоруким, ну а теперь и того не было, он умудрился нанять флотилию из двенадцати кораблей на тех условиях, которые были мною озвучены. Миних лично встретился с капитанами, осмотрел предполагаемые судна еще до заключения сделки и остался доволен. Что заставило самих голландцев пойти на этот шаг лично мне интересно не было, но вот уйдут они явно в мое отсутствие, так что я подстраховался, как мог. Хоть все отправляющиеся к дальним берегам и считаются преступниками, но это мои преступники, и сопровождать их будут мои моряки и солдаты. Так что торжественно вручив приказ об обязательном питье и употреблении в пищу того, что я велел закупить и на корабли загрузить, я заочно попрощался со всеми участниками экспедиции. Если не полные кретины, то не будут приказ игнорировать и выживут, чего нельзя с уверенностью сказать об голландцах.
Остальные дела были не слишком безотлагательны и их можно было отложить до лета, когда мы планировали вернуться.
Цезарь всхрапнул и пряданул ушами, а я повернулся к подъехавшему ко мне Шереметьеву. Почти все представители сопровождения были одеты в дубленки, а на женщинах красовались короткие шубки и муфты. Из-за просто аномальных холодов, которые несмотря на наступивший уже март, не собирались сдавать свои позиции, мало кто сильно привередничал, буквально окоченев к тому времени, когда наш поезд добрался до Смоленска. Там пришлось делать остановку, во время которой и приобрелась более теплая одежда. Из-за того, что мы были ограничены во времени, особой красотой и богатством наши одежды не страдали: все было предельно строго, но мне нравилось, я, как истинное дитя своего времени предпочитал элегантную простоту кричащей роскоши. Но заставлять не расшивать одежду тоннами золотых нитей и увешивать брюликами я не собирался, сам испытывая к подобному искреннее отвращение. Ну ничего, скоро через Пруссию поедем. Фридрих Вильгельм, говорят, очень большой поклонник простоты и ярый противник различных излишеств, так что он явно оценит наш облик. Или это про его сына так хорошо говорят, который будущий Фридрих Великий? Ну а те, кто по роскоши одежды судит об общем положении в обществе, живут гораздо южнее, и, когда мы подъедем к их границам, то шубы уже можно будет снять.
А ведь мы с Фридрихом-младшим почти ровесники. И это очень интересно на самом деле. Но как быть с тем, что Георг является дядей будущего Великого? Когда Фридрих планировал свалить в Англию? Вроде бы вот-вот. А что, если я ему в этом помогу? Тогда-то Фридриху Вильгельму точно удастся протащить в наследники Августа Вильгельма, который вроде бы показал себя не слишком удачливым генералом. Ладно, до Пруссии доедем, разберемся.
Я искоса посмотрел на поляков. Едут, носы задрав и посматривают на наши скромные одеяния с чувством глубочайшего презрения. И вот каким образом они собираются с нами о чем-то договариваться, если от них так и веет пренебрежением? Я покачал головой и слегка повернулся к Петьке.
— Это ты усадьбу Долгоруких выкупил? — от мороза щеки Шереметьева и так были алыми, а теперь вообще заполыхали.
— Я, — неохотно ответил он. — Ну как я сестрицу без дома-то оставлю, Петр Алексеевич? Не по-людски это, — во время поездки ко мне было строго настрого запрещено обращаться как к государю. Не у всех, правда, это получалось в полной мере, но многие искренне старались.
— Не по-людски, — я кивнул и задумчиво посмотрел в спину едущему впереди Казимиру Чарторыйскому, затем снова взглянул на Петьку. — Ты же вроде по-польски разумеешь?
— Не так чтобы отлично, но понимаю, — Шереметьев кивнул. — Ежели толмача нужно, то Трубецкого проси, он вроде по матери какой сродственник Чарторыйским приходится.
