— А вот император Петр с ними не согласен, — пробормотал я, и, решившись, опустился перед ней на колени. — Позвольте мне осмотреть вашу рану, я клянусь, что не сделаю вам ничего плохого, хотя не могу обещать, что не причиню боль, когда буду очищать ее.
Ответом мне было долгое молчание, а затем я увидел, как приподнимается юбка, обнажая стройные ножки.
— Это ужасно безнравственно, и, наверное, вы меня будете считать падшей женщиной, Петр Михайлов, но мне очень больно, и пускай это совсем бесчестно, но я лучше переживу несколько минут унижения, чем буду терпеть эту боль, — сказав это она прикусила нижнюю губу, а я внезапно ощутил странное волнение. Нет, это не было даже близко похоже на то болезненное возбуждение, которое охватывало меня иногда в присутствии Елизаветы, это было совершенно новое чувство, которое я даже не мог охарактеризовать, а еще я почувствовал, что краснею. Этого только мне не хватало! — Это ведь сильно безнравственно? — я скорее почувствовал, что она наклонилась ко мне, а подняв голову увидел темные карие глаза прямо напротив моих. Сглотнув внезапно образовавшийся в горле комок, я кивнул и прошептал.
— Ужасно безнравственно, но мы никому не расскажем, — она тихонько хихикнула, я же принялся рассматривать ее разбитую коленку. Ссадина была глубокой, и если я ее сейчас не очищу и не обеззаражу, то может развиться воспаление. Отцепив от пояса небольшую флягу, в которой я в последнее время таскал водку, чтобы сразу же прижигать малейшие царапины, потому что боялся получить гангрену, если вовремя не подстрахуюсь, я смочил ею платок и поднес к ссадине. — Прости меня, но сейчас тебе будет очень больно, — и я принялся очищать рану, стараясь действовать как можно более аккуратно. Тем не менее, девушка вцепилась в мои плечи и тихонько застонала, а когда я, подняв голову, заглянул ей в лицо, то увидел, что по щеке скатилась слеза. Поразившись, с каким терпением она переносила весьма неприятную процедуру, я снова ощутил то самое волнение, которое мне так не понравилось.
— Какой он, расскажите мне, — она говорила сквозь стиснутые зубы, но в ее голосе появилась твердость и даже требовательность, как у человека, привыкшего приказывать.
— Кто? — я снова смочил платок, перевернув его другой стороной, и вернулся к прерванной экзекуции.
— Император Петр. Просто, когда мы разговариваем, мне не так больно, — призналась она. Снова тихонько застонав. — О нем столько разных слухов ходит. И что он очень красив, высок, и женщины от него без ума. А еще он осмелился бросить вызов самому Святому престолу, выслав из страны многих католиков, — в ее голосе звучало искреннее восхищение, а я внезапно ощутил глухое раздражение. Мне стало неприятно, что эта пигалица так говорит обо… мне? Я что, ревную? К самому себе? Внезапно мне стало смешно, и я сдавленно хмыкнул.
— Да, а еще он жрет картошку, чтобы женщинам особо нравиться, — грубо ответив, я закрыл крышку на фляге, и осторожно опустил юбку, скрывая от своего нескромного взгляда ножки, открытые до колен, еще по-детски голенастые, как у породистого жеребенка.
— Я вас чем-то обидела? — она удивленно посмотрела на меня, а я едва не пнул сам себя. Что на меня нашло?
— Нет, — я вымученно улыбнулся. — Просто сложилось впечатление, что он вам нравится, хоть вы его ни разу не встречали. Это немного странно.
— Некоторые поступки императора вызывают искреннее восхищение. Но на то он и император, чтобы принимать ответственность за такую огромную страну, которой он правит. Но император Петр так молод, сколько ему лет? Шестнадцать?
— Еще пока нет шестнадцати, но скоро исполнится, — я протянул руку. — Нам стоит вернуться во дворец. В этом парке ночью небезопасно… — и в этот момент меня заглушил свист, потом раздался грохот и в небе распустился первый огненный цветок.
— Фейерверк, смотрите, Петр, как красиво, — и она, забыв о своей ране вскочив, захлопала в ладоши. Я же смотрел в ее сияющие глаза и с тоской думал, что, кажется, влюбился. Кто она? Наверняка из небогатых дворян. Во всяком случае простое платье без намека на драгоценности, простая прическа и переживание насчет порванных чулок, ясно указывают на это. Да и монастырь кармелиток. Я слышал, что эти монастыри отличаются очень суровым воспитанием. Вряд ли знать отдала бы туда свою дочь. — О, а я только сейчас заметила, что вас зовут Петр, как и вашего императора, — опять император Петр, я снова ощутил раздражение. Заставив себя не сходить с ума, я улыбнулся, глядя на фантастическую картину в небесах.
— Это распространенное имя, графа Шереметьева тоже Петр зовут, — говоря это я смотрел на очередную взорвавшуюся в небе ракету. А затем, повернувшись, я столкнулся с внимательным взглядом карих глаз. — Так что вас так испугало, что вы упали?
— Когда я возвращалась от озера, то мне показалось, что за мной кто-то идет, а потом я увидела темный силуэт и побежала, — она сама протянула взяла меня за руку. — Пойдемте, Петр, а то мне становится холодно.
Буквально заставив себя включить остатки порядочности, которую я, казалось бы, давно утратил, я не принял протянутую руку, лишь еще раз позволил себе подхватить ее за талию, спуская из беседки на тропинку. Дальше мы шли не касаясь друг друга. Фейерверк все продолжался, но никто из нас не посмотрел больше на небо. Я думал о том, как же меня угораздило так вляпаться? О чем думала идущая рядом незнакомка, именем которой я так и не догадался поинтересоваться, я не знал, и не хотел знать, чтобы не усугубить и так очень даже пикантную ситуацию.
— Филиппа Елизавета! — женский голос, в котором звучало такое непередаваемое изумление, что я опешил, особенно, когда узнал в оравшей женщине вдовствующую герцогиню Орлеанскую, мать укатившего с Лизкой герцога и моей предполагаемой невесты. Оглянувшись, и убедившись, что ее никто не услышал, она стремительно подошла к нам и ухватила мою спутницу за плечо. — Вы где были? И почему в таком виде? Его величество уже пенял мне за то, что не увидел вас в соборе на бракосочетании вашего брата! Вы что, вознамерились разрушить еще один весьма перспективный союз? — последние слова она практически прошипела. Затем резко повернулась ко мне. — А вас, молодой человек, я попрошу держаться от моей дочери подальше. Неужели вы не в курсе, что она обещана вашему императору? Так вы служите своему господину? — пока я пытался прийти в себя от такого наезда, одновременно переваривая новость, что так понравившаяся мне девчонка – моя перспективная невеста, герцогиню Орлеанскую несло все дальше. Теперь она всерьез взялась за дочь, волоча ее к какому-то черному входу, видимо, чтобы гости в этой простолюдинке не дай Бог, не признали мадмуазель де Божоле.
— Где вы были, государь Петр Алексеевич? — так, а теперь, похоже, возьмутся за меня. Я повернулся к Петьке, смотрящему на меня прожигающим взглядом и заметил играющие на его лице желваки.
— Не порть момент, Петруха, — я снова повернулся в ту сторону, куда утащили принцессу. — Я только что принял решение. Я женюсь, Петька, правда, сначала найду того художника, что рисовал ее портрет, и руки ему оторву, — говоря это, я вытащил миниатюру и, рассматривая ее, покачал головой. Совершенно не похожа, неудивительно, что я ее не узнал.
