— Ну вот, Юра, а ты боялся, что нужно будет переступить черту. Не нужно всех мерить по себе, и жизнь сразу станет гораздо проще, — Репнин, который в этот момент присоединился ко мне, в ответ только в очередной раз поджал губы.
Несмотря на полную капитуляцию, первыми во дворец вошли гвардейцы, быстро рассредоточившись и начав выставлять караулы в ключевых точках. Сделано это было совершенно не зря, потому что пару раз раздавались выстрелы, но в целом защитники сдались и спокойно позволили препроводить себя в подвал, где их заперли, до окончательного решения их дальнейшей судьбы. Они все были наемниками и выполняли свои обязанности исключительно в рамках контракта и поставленной задачи. А в контракте не было прописано, чтобы они защищали дворец ценой своей жизни, тем более, что итог все равно был очевиден.
Так как дворец числился моим личным трофеем, то прислуга вела себя вполне адекватно, то есть, практически никто из челяди на смену власти внимания не обратил. Похоже им было все равно, какой именно государь сейчас здесь всем рулит. У них было полно своих дел, которые те же гвардейцы за них выполнять не будут, так зачем лишний раз волноваться? Когда я шел по коридорам, переходя из залы в залу, и намечая себе с чего именно начну мародерство, встречающиеся на пути горничные делали книксены и бежали по своим делам, а на кухне дым стоял коромыслом – готовился ужин. Нормально психика у них настроена, ничего не скажешь.
Первое разочарование настигло меня, когда в обширной библиотеке, в которой были собраны очень даже уникальные тома, многие из которых ни разу не открывались, меня нашел мрачный Репнин. Только взглянув на его перекошенную морду, я понял, что случилось что-то практически непоправимое.
— Юра, что случилось? — я нахмурился, задавая вопрос вслух.
— Понятовский сбежал, — буквально выплюнул Репнин. — И никто даже не может сказать, когда именно это произошло. Вполне может быть еще до того момента, когда битва началась.
— Тьфу ты, я-то уж подумал, что погиб кто, — я выдохнул с облегчением. — Ничего, далеко не убежит. Я за его голову награду назначу. Так или иначе, но мы его найдем. Что-то еще произошло?
— Король Август совсем плох, государь Петр Алексеевич. Ежели хочешь живым застать, то поспешить нужно.
Я кивнул и вышел из библиотеки, направляясь в покои короля. Я ведь оттягивал эту встречу до последнего, потому что не знал, что можно сказать старому больному человеку, который, возможно, вообще не виновен в происходящем, слишком уж вовремя его удар хватил. У дверей, ведущих в апартаменты короля я на мгновение остановился, а затем решительно вошел внутрь. На меня обрушился запах, всегда сопровождающий тяжелую болезнь. В этой полутемной комнате он был невероятно концентрирован, словно усилен в несколько сотен раз. Меня едва не вырвало, но я сдержался и сделал шаг к огромной кровати, на которой лежал Август, который выглядел так, словно от него осталась всего половина. Подойдя поближе, я наткнулся на его взгляд. Сейчас на пороге смерти, взгляд этого короля, который никогда королем по сути не являлся, был как никогда ясен. Говорить он не мог, лишь промычал что-то невразумительное и протянул ко мне дрожащую руку. Я сначала не понял, чего он хочет, но затем до меня дошло: Август боится. Он боится умереть в одиночестве, брошенный, покинутый даже собственными слугами. И это действительно было страшно. Колебался я недолго. Решительно придвинув к кровати кресло, я сел в него и, протянув руку, сжал его ладонь – холодную, покрытую тонкой, словно пергаментной кожей. Я ничего не говорил, все слова были ни к чему. Август с благодарностью сжал мою руку, а в его глазах промелькнуло облегчение. Я сидел, сжимая в своей руке руку своего умирающего противника, и смотрел, как из уголков прикрытых глаз по морщинистым щекам текут тонкие ручейки. Не знаю, сколько я так просидел, вероятно, не слишком долго, но встал я лишь тогда, когда его рука разжалась, освобождая мою, и упала на кровать. Попытавшись нащупать пульс, и не сумев этого сделать, я встал, подошел к двери и столкнулся с перепуганным старым слугой.
— Его величество скончался только что, — отрывисто бросил я ему. — Я надеюсь, у вас хватило ума причастить короля, перед кончиной?
— Да, ваше величество, — закивал старик, просачиваясь мимо меня в комнату и бросаясь к своему господину. — Его величество причастили еще утром, до начала битвы.
— И где ты шлялся? Почему оставил его одного? — подойдя к окну, я решительно распахнул створы, впуская в комнату морозный свежий воздух.
— Я одежду перешивал, чтобы было во что его величество обрядить, — пролепетал слуга, с ужасом глядя на мои манипуляции. — Его величество слишком сильно похудел за время болезни, все его костюмы стали большими. А специальное погребальное платье никто… — он запнулся и принялся укладывать тело таким образом, чтобы окоченение не навредило ему.
— Ему даже не сочли нужным погребальный костюм сшить. Какие прекрасные взаимоотношения, — процедил я, глядя, как суетится этот слуга, как осторожно он прикасается к королю, словно боится причинить боль. Поймав его очередной взгляд, который он кинул на меня и на окно, я приподнял бровь. — Что? Ему свежий воздух уже не повредит, а вот все остальные вполне могут задохнуться и разделить судьбу своего господина, — в комнату вошел какой-то придворный, с опаской смотревший на меня, словно опасающийся, что я сейчас наброшусь на него и как минимум покусаю. — Позаботьтесь хотя бы о погребении, достойном короля, коль скоро даже о погребальных одеждах вовремя не позаботились, — бросил я ему, не сумев сдержать презрения, да и не стремясь его сдерживать, после чего вышел из этой комнаты, в которой сам воздух был пропитан страданиями, унижениями, чувством полнейшей безнадежности и смертью.
Постояв в коридоре с минуту, я решительно направился в сторону комнат графини Ожельской. Эту дорогу я прекрасно помнил, несмотря на то, что в прошлый раз, когда по ней шел, был изрядно пьян. Всю дорогу я настраивал себя на то, чтобы не убить эту дуру, во всяком случае сделать это не сразу от порога. К дверям ее апартаментов я подошел практически настроенный на то, чтобы сначала поговорить, а уж потом решать, нужно ли сохранять ей жизнь, или все же нет.
Все придворные сидели по комнатах под охраной. Как только гвардейцы сообщат о том, что во дворце полностью безопасно, их всех вышвырнут вон в городские резиденции, пускай поучаствуют в сборе средств для нужд Российской империи.
Оба гвардейца, охраняющих графиню, вытянулись во фрунт, завидя меня. Открыв дверь, я зашел внутрь, но не стал закрывать ее до конца, не хочу, чтобы поползли хоть какие-то сплетни в отношении меня и этой…
Какими бы благими намерениями я ни пользовался, когда шел сюда, как бы ни убеждал себя, что графиня женщина, а с женщинами вроде бы нужно поступать как-то помягче, все это слетело с меня буквально за пять секунд во время которых она бросилась на меня, зажав в руке кинжал. Перехватив ее руку, я вывернул ее за спину, сжав так, что графиня застонала, разжала пальцы и совершенно не декоративное оружие упало на пол. При этом я рывком притянул ее к себе, лишая возможности сильно дергаться.
