Пока они препирались, Семен Голицкий вышел на улицу, осмотревшись по сторонам, спрятал нос в воротник своей дохи и пошел в направлении большого, сверкающего огнями здания, расположенного не так уж и далеко от места встречи двух иноземцев, которые явно что-то затевали.
Примерно через час, когда Юдин закончил шепотом рассказывать опешившему Репнину, что, по его мнению, означала эта мимолетная встреча, дверь в кабак снова распахнулась и внутрь проскользнула высокая, гибкая фигура. Фигура остановилась в дверях и, как совсем недавно мистер Филипс, осмотрелась по сторонам, а затем решительно направилась к столику, за которым расположились Юдин с Репниным.
— Так-так, — Юдин поднял голову и икнул, увидев, кто пришел по его душу. — Пока государь места себе не находит, думает, что с вами произошло нечто страшное, вы по дешевым кабакам надираться удумали. Вот от тебя, Юрий Никитич, я этого точно не ожидал, — он усмехнулся, глядя на покрасневшего Репнина.
— А ты что здесь делаешь, Митя? — наконец выдавил он из себя.
— А то вы не слышали, что государь намедни приехал сюда по делам? — спокойно с изрядной долей насмешки продолжал говорить Митька.
— Слышали, как не слышать, коли весь город гудит, — пробормотал Юдин.
— Ну, раз слышали… Государь хочет вас видеть. Обоих. Сейчас, — и он скрестил руки на груди, давая понять, чтобы проштрафившиеся Юдин с Репниным начали собираться, потому что без них он из кабака этого не уйдет.
* * *
Вот же свиньи какие! Я метался по очередному кабинету, ожидая, пока появятся Юдин с Репниным, которых доблестно сдал Голицкий. Не со зла, конечно, и не из любви к искусству, просто Юдин с его слов что-то серьезное нарыл, но что это было, сам Семен не понял, поэтому и принял такое непростое решение заложить старших товарищей мне.
Остановившись у окна, я посмотрел в темное стекло, в котором отразилась моя загорелая физиономия. Вот ведь, уже и на охоты не езжу, и вряд ли буду, учитывая обстоятельства, а все равно не могу обзавестись аристократичной бледностью. Плебс ты, Петр Алексеевич.
Одно хорошо, дед так чудил, особенно в последние годы своей жизни, что мне сейчас любые реформы по плечу. Посошкова вон, упекли в казематы, где-то здесь в Петербурге, где он и помер, бедолага, по ложному обвинению, так и не передав его труд Петру. Ну а прачка чухонская, которая мой трон в то время заняла, и вовсе про него забыла. Только вот не убили они родившегося слишком рано экономиста, боялись, как на это Петр отреагирует. Он ведь и сам, поговаривают, мог топориком по шейке рубануть. Такой затейник дед был, недаром во мне дедову кровь боятся разглядеть.
Вон ни за совет, ни прежде за Меншикова никто не заступился, побоялись, и надо железо ковать пока горячо. Что у Петра было-то такого, чтобы он всех раком поставил? Да ничего, по сути. Два полка, и горячее желание сделать так, как хочется. И, чтобы это желание осуществить, много крови он пролил, ой как много, так что не бойся, Петруха. Пока память о нем жива в стариках, они все твои начинания молча проглотят, а молодежь воспитаешь так, как тебе это будет выгодно, как Петр нынешних стариков воспитал. Ведь вспомни, как оно было: все так были запуганы, что и прачку эту безродную на троне императорском терпели, и даже Аньку с ее приколами типа свадеб в ледяных дворцах с последующим умертвением молодоженов.
Перестали терпеть и Лизку на трон втиснули уже молодые, типа тех же сопляков Шуваловых. Да и то, был бы кто другой, а не вторая Аннушка вслед за первой с ее петухом Брауншвейгским, то в тот раз никакого переворота и не случилось бы.
Дело Лопухиных-то было, было взаправду, когда столько знати языков лишили, а за что, да за просто так, у Лизки критические дни были, так хоть кто-то вякнул? Не-а, вякать потом начали, когда новое поколение выросло, которое не знало, как Петр Великий по костям и черепам к абсолютной власти шел. Так что пользуйся, Петр Алексеевич, пока время есть. У тебя его не слишком много, дай Бог, лет десять наберется. А там глядишь и собственную репутацию создашь, чтобы так же опасались уже твои решения оспаривать.
Наклонив голову, я рассматривал свое отражение. Как странно и интересно переплелись гены: что царевич Алексей не был красавцем, что Софию-Шарлотту, родственницу, кстати, петуха второй Аньки, только слепой мог бы привлекательной назвать, а вот сын у них удался на славу, что уж говорить.
Сегодня днем меня настиг курьер, передавший сообщение от Ушакова, что Головкин, Толстой и десять человек сопровождения, по пять на каждого из них, выехали из Москвы. А также в письме была передана весьма трагическая весть о том, что супруги Рондо, за каким-то лядом решили поохотиться, да почти в одиночку. И надо же было такому случиться, медведя умудрились поднять. Мишка с недосыпу и порвал их, даже не разобравшись, что перед ними иноземцы, а не нашенские придурки. Какая жуткая трагическая случайность — несчастный случай на охоте, бывает. Отправленный их искать поручик Ржевский, нет, действительно поручик Ржевский, над именем которого я полчаса ржал до слез, приговорил косолапого. Я уже даже письмо с выражениями соболезнований Георгу написал и оправил вместе со шкурой того самого медведя… Теперь посмотрим, сумеет ли он сохранить хорошую мину или каким-нибудь образом сорвется?
А вот школа, развернутая в Петропавловской крепости, мне понравилась. Особенно понравилась целая система турников, из брусьев и канатов, на которых гардемарины должны отрабатывать подъем и спуск по мачтам. Особенно мне понравилась имитация качки: это когда один из них болтается сверху, цепляясь чуть ли не за воздух зубами, а двое или трое товарищей раскачивают всю эту конструкцию. В общем, я посоветовал Мордвинову застелить пол толстыми матами, лучше в два ряда — ежели кто свалится, то хотя бы шею не свернет.
Ну а в Адмиралтействе меня ничего не порадовало. Сиверс, как и Мордвинов явно не ожидал моего появления и на вопросы отвечать был не готов, потому ответил, как есть. Пока я вникал, тихо охреневая от шизофреничного устройства морского ведомства, состоящего из двенадцати! коллегий, из которых непосредственно Сиверсу как президенту подчинялись только три, а кому подчинялись остальные, он не знал, и, судя по всему даже главы этих коллегий, вызванные в срочном порядке на ковер, понятия не имели кто у них непосредственный начальник. Про Московскую коллегию морского ведомства я вообще молчу, за что она отвечает, мне так никто сказать ничего не смог, наверное, за связь с Белорусским морем через Кубанский океан. Я понимаю, почему ни Ушаков, ни Черкасский не смогли найти потерянные средства. Как они вообще хоть что-то нашли, вот в чем вопрос. И кстати, не такая уж Анька и дура, раз додумалась подписать составленный умными людьми приказ о реорганизации этого чудного ведомства.
— Петр Иванович, не обижайся, но вот так работать нельзя, — я встал и указал на стол, заваленный бумагами. — С завтрашнего дня приступим вместе к решению проблемы Адмиралтейства. Тебя я никуда убирать не собираюсь, ты-то как раз на своем месте находишься. Вот только вот это все меня категорически не устраивает. К тому же, а где управление речного транспорта? — он только пожал плечами. — Я тебя понял. Завтра жду в десять утра во дворце, будем нормальное Адмиралтейство создавать, а не вот этот вертеп.
