Чуть позже, когда Филиппа в сопровождении своего секретаря, фрейлин и Шереметьева ходила по залу просторной чистой палаты, которая пока что не начала принимать пациентов, то увидела молодого парня, который заскочил в палату из другого входа, и тут же был оттеснен гвардейцем охраны в сторону.
— Постой, — Филиппа решительно подошла к парню, держа, однако, дистанцию. — Кто ты такой?
— Я-то? — парень явно растерялся, от того, что государыня к нему обратилась, но тут же опомнился и быстро отрапортовал. — Коноиди Павел Захарович, студиозус Лейденского университета медицинского факультета. Прибыл на побывку к дяде, Анастасию Коноиди, коему было поручено переселение и обустройство этого монастыря.
— Значит, ты будущий медикус? — Филиппа смотрела на парня благожелательно, и он немного расхрабрился, отвечая теперь уже без задержек.
— Да, государыня, — он легко поклонился, а когда выпрямился, то натолкнулся на напряженный взгляд темных глаз Филиппы.
— Скажи, Павел Захарович, а какой именно гошпиталь ты бы открыл здесь, ежели это было в твоей власти? — наконец медленно, тщательно подбирая слова, спросила у него Филиппа.
— Ну, монастырь-то женский, вот и надо чтобы тут чисто бабьими делами занимались, особливо родами. И школу повивальную при гошпитале открыть, ведь чаще всего женщины в родах погибают только потому, что им никто вовремя не помог. Есть, конечно, случаи, когда ничего сделать нельзя, но их гораздо меньше.
Филиппа выслушала его, кивнула и, быстро развернувшись, направилась к выходу. Сопровождающие удивленно переглянулись и поспешили за ней. Вернувшись во дворец, Филиппа приказала найти Бидлоо, а когда тот явился, заперлась с ним в кабинете, захватив с собой только Воронцова и Шереметьева. Анна Гавриловна снова только головой покачала и призвала фрейлин заняться делом, которое на ее взгляд было наипервейшим — подготовкой к свадьбе.
Филиппа заседала с Бидлоо почти час, после чего тот вышел с задумчивым видом, а на следующий день Варя прочитала в газете, которая прекрасно и без Юдина издавалась, он подобрал в свое время отличную команду, что по указу государыни-невесты при всех женских монастырях велено открыть гошпитали, для родовспоможения и другой помощи женщинам и новорожденным младенцам. При этих гошпиталях будут обучаться не только будущие медикусы, но и повитухи, и что с того момента, когда пройдет год, после открытия школ, никто из повитух не будут иметь права принимать роды, ежели не будет иметь бумаги о том, что окончила энту школу. И караться самоуправство будет жестко и беспощадно.
Варя тогда только подивилась тому размаху, что задумала государыня, но не могла ею не восхититься, в очередной раз подумав, что у этих людей: у государя, у государыни, даже у беспутной Елизаветы Петровны, голова как-то по-другому работает, не так как у них, тех кто попроще, и кому не нужно думать такими просторами, как империя Российская.
Выйдя на улицу, Варя поежилась. Почему-то вместе с темнотой, а темнело зимой всегда рано, на улице становилось как будто холоднее. Девушка осмотрелась по сторонам. Интересно, а где ее карета? Она же просила подать к крыльцу к этому времени.
Но просто так стоять было холодно, и Варя решила пройтись, ожидая, когда кучер очнется и решит отвезти ее домой. Идя по тропинке, Варя завернула за угол дворца, намереваясь тут развернуться и пойти в обратном направление. С этой стороны окна практически не светились и тропинка, да и все окружающее пространство было погружено во мрак. Вдохнув морозный воздух, Варя уже развернулась, чтобы выйти на свет, но тут почувствовала, как горячая рука легла ей на лицо, закрывая рот, а второй рукой, напавший на нее сзади мужчина, обхватил ее за талию и куда-то потащил. Замычав в прижатую к ее губам ладонь, Варя начала брыкаться, но тут же почувствовала, как ее прижали к камню дворцовой стены спиной, навалившись крепким телом, настолько сильно вжимаясь в нее, насколько позволяла надетая на них обоих одежда.
— Знаешь, сначала я на тебя жутко злился, когда из-за тебя получил это отвратительное поручение. Потом моему возмущению не было предела, когда меня оставили здесь, продолжать помогать государыне, хотя я всем своим естеством жаждал поехать с государем, потому что мог ему понадобиться гораздо больше, чем, выбирая между белым и… белым кружевом. И что греха таить, злился я на тебя, ведь это все из-за того нелепого столкновения произошло, — услышав горячий шепот Петьки Шереметьева, который почти касался губами ее уха, когда говорил, Варя почувствовала такое облегчение, что закрыла глаза и едва слышно всхлипнула. Но тут же разозлилась. Да как вообще посмел лапы свои распускать и нападать на нее как самый последний насильник? Изловчившись, Варя укусила его за ладонь так, что Петька вскрикнул и выругался. Отняв руку от ее рта, он зло прошипел. — Знаешь, Варенька, ты слишком долго смотрела на меня свысока, словно я не достоин ходить по той же земле, что и ты. Так что я так или иначе сейчас получу компенсацию, а ты урок.
— Ежели ты, Петруша, меня сейчас же на выпустишь, — прошептала в ответ Варя, — то я закричу, и ты еще больше получишь на орехи, когда государь узнает, что ты почти насильничаешь уже от безделья…
Он не дал ей договорить и поцеловал: жестко, без малейшего намека на нежность. Варя снова забилась, как пойманная птичка, но вскоре обмякла, и уже по-настоящему всхлипнув, обмякла в его руках, и даже умудрилась чуток прикусить его нижнюю губу.
— Да что же ты кусаешься постоянно? — Петька тяжело дышал. — Варя, Варенька…
— Открывай! — зычный голос заставил их вздрогнуть и замереть на месте, словно они воришки ночные, схваченные дворником за руки. Стук множества копыт, ржание, чьи-то голоса нарушили это их странное свиданье. Переглянувшись, молодые люди бросились по тропинке к входу во дворец, откуда и доносились звуки.
Кавалькада всадников спешивалась, мимо прокатилась карета, в которой Варя узнала свою, а конюший провел под уздцы разгоряченного Цезаря, спеша убрать царева любимца в тепло, и обтереть его, дабы не замерз. Так вот почему ее карета задержалась в пути, ее просто не пустили, пока не проехал поезд вернувшегося государя.
Варя опустила взгляд и как будто только сейчас заметила, что Петька держит ее за руку. Вырвав руку, она бросила на Шереметьева затравленный взгляд и поспешила к карете, чтобы уже уехать отсюда и подумать о произошедшем в уюте своей девичей спальни.
* * *
Варвара Черкасская и Петька Шереметьев — м-да чудны дела твои, Господи. Надо ли мне полагать, что пора сватов к князю посылать, или чуток подождать? Ладно, утром с этим оболтусом переговорю и решим, потому что я совершенно не горю желанием портить отношения с князем Черкасским. Он мне пока нужен полностью работоспособным и не мечтающим убить моего единственного близкого друга.
Отдав Цезаря в надежные руки конюха, я бросил еще один взгляд на немного растрепанную княжну и Петьку, который держал ее за руку, но, похоже, не совсем осознавал этого. Утром. Все утром, императорам тоже отдыхать хоть иногда требуется.
— Юра, Петьку завтра с утра пораньше перехвати и ко мне, мы давненько с ним не фехтовали, так и жиром зарасти недолго, — бросил я Репнину, который кивнул в ответ, показывая, что понял меня.
