Как Долгорукий ни утверждал, что овраг довольно пологий, поднимались они достаточно долго, чтобы задастся вопросом, а где, собственно, черти носят их денщиков, которые вполне могли уже их найти и сбросить веревки, чтобы облегчить путь своим господам. Вот только денщиков не было, и голосов, зовущих их, тоже не было слышно, так что постепенно в головы начали заползать непрошеные мысли про то, что что-то здесь не так. Поэтому, когда они синхронно ухватились за долгожданный край оврага и выползли из него, то не стали сразу же подниматься на ноги, а наоборот, приникли к земле, чтобы не привлекать внимания, избегая возможной опасности.
Невдалеке раздались голоса и послышались звуки ударов. Переглянувшись, Шереметьев с Долгоруким поползли в том направлении, жалея о том, что травка только-только начала пробиваться из голой земли и спрятаться в ней не представлялось возможным. К счастью, на пути их следования оказался роскошный куст бузины, ветви которого были настолько густо переплетены, что даже без листвы, он довольно неплохо закрыл собой молодых людей, осторожно выглянувших в щелки, между ветками.
Старые вояки сидели на земле, связанные с огромными фингалами под глазами, а перед ними расхаживали пятеро человек, принадлежность которых по одежде ни Шереметьев, ни Долгорукий не смогли определить, слишком уж надетые вещи не вязались ни с одним из знакомых им образов.
— Еще раз спрашиваю, вы кто и куда направляетесь? — один из пленивших денщиков людей стоял напротив них, и задавал вопросы негромким голосом.
— А я в который раз тебе отвечаю, беглые мы. Коней вот свели у князя и подались на волю, — ответил Митрич за обоих.
— Вот так свели таких коней, и никто за вами даже погоду не организовал? — в ответ Митрич как сумел пожал плечами, что из-за связанных за спиной рук было сделать затруднительно.
— Дык, кто ж их господ-то поймет? А у князя Черкасского денег куры не клюют, у него поди цельная конюшня, что тот дворец. Он еще долго коняшек не хватится, ежели вообще хватится. Не Цезаря же государева мы со двора свели, — при упоминании о государе, стоящий напротив пленников мужик так сморщился, словно клюкву неспелую раскусил. — А вы кто, люди добрые сами будете-то? — спросил мужика Митрич. Тот замахнулся, и Ванька сжал кулаки, но удара не последовало. Мужик внезапно опустил руку и усмехнулся, глядя на связанных уже не молодых людей.
— Мы-то? Мы ближайшие слуги государя императора Петра Алексеевича, коего тати из князей держат в крепости в Кронштадте, — высокопарно провозгласил мужик, а Петька недоуменно посмотрел на Долгорукого, который только плечами пожал.
— Ого, страсти-то какие говоришь, мил человек, — протянул в ответ Иваныч. — Токмо чудится мне, что брешешь ты. Я-то Цезаря, про коего дружок мой недавно баял, своими глазами видал. Зверь, а не конь. Того и гляди из ноздрей пламя рванет. Не пустил бы он к себе никого, акромя государя, а он на днях прогуливался с молодой женой. Уединения видать искали, но энто дело молодое, да и наследник трону надобен. Так что, брешешь ты про государя-то.
Мужик поморщился и наотмашь ударил по лицу старого солдата. Вот сейчас кулаки сжал Петька, а Иван покачал головой и потянулся к поясу, расстегивая петли и освобождая оба пистолета. Привычка абсолютно все пристегивать, привязывать и намертво приматывать, появилась у него в море, когда во время качки можно остаться в одном исподнем, растеряв все самое необходимое. Протянув один пистолет Шереметьеву, Иван принялся заряжать свой, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь внимания. Петр последовал его примеру. Когда пистолеты были снаряжены, они взяли в левые руки кинжалы и, кивнув друг другу, вскочили на ноги, одновременно разряжая пистолеты в двоих разбойников. Их появление было неожиданным, и это позволило выиграть драгоценные секунды. Очень скоро все было кончено, и Петька ударом рукояти кинжала в висок, отправил в глубокое беспамятство предводителя этой странной пятерки, который байку про Петра сочинил.
— Ну а теперь узнаем, кто это были на самом деле, — проговорил Иван, наблюдая, как Митрич сноровисто связывает единственного оставленного в живых противника. Буквально через минуту тот приоткрыл глаза и застонал. Когда его взгляд сконцентрировался на князе, Долгорукий вытащил кинжал и поднес его к лицу пленника, прислонив кончик под глазом. — Я, конечно, не Андрей Иванович, тому даже кинжала не требуется, чтобы кого-то разговорить, чаще всего, но я тоже кое-что умею, так что, мил человек лучше по-хорошему рассказывай, кто ты и что делаешь здесь?
После окончания допроса, Иван Долгорукий без всяких сантиментов перерезал пленнику глотку, и они с Шереметьевым снова тронулись в путь. Некоторое время ехали молча, а примерно через полчаса напряженного раздумья Петька задал вопрос.
— На что они рассчитывали? В их байку все равно никто бы не поверил.
— Ну не скажи, — Ванька покачал головой. — Мало кто знает, как выглядит на самом деле Петр Алексеевич, и какое-то время местный народ вполне можно было держать в сомнениях, а от сомнений недалеко и до бунта. Просто Швеция уже хватается за соломинку, пусть и такую сомнительную. Кто-то все равно поверит в эти россказни. Главная цель у них остается неизменна — Кронштадт. А вот Ревельскому губернатору нужно посоветовать пристальнее следить за своими подчиненными.
— И Андрею Ивановичу нужно передать про эту байку. Не может быть, чтобы эта пятерка была единственной, кому поручено такие сказки рассказывать, — Петька нахмурился. — А еще нужно как-то убедить государя, что пора портрет рисовать и профиль на монетах печатать, дабы подданные были в курсе, как их император вообще выглядит.
— А вот это правильная мысль, — Ванька улыбнулся. — А то уже я даже начал забывать, какой он. А так, на монету посмотрю и сразу вспомню.
* * *
— У нас проблемы, — Ушаков вошел без стука и сразу же сел в кресло.
— А когда их у нас не было? — я посмотрел на свою тошнотворную попытку написать письмо испанцам, скривился и смял лист, отшвырнув его в сторону. — Что на этот раз? — достойная дочь Албании была послана обратно к Ахмеду с заверениями дружбы и просьбой озвучить, как я могу помочь царственному собрату. Сейчас оставалось только ждать результата и готовить войска к выступлению.
— Надир-шах написал письмо Махмуду, в котором выражает надежду на заключение мира, на том основании, что они принадлежат к одной ветке тюркских народов, — я удивленно посмотрел на Ушакова.
— И что послужило такой разительной переменой в планах самого Надира? — я смял уже чистый лист бумаги. И швырнул его в сторону исписанного.
— Он недавно вырезал последних представителей Сефевидов, и взял Кабул. А сейчас движется прямиком к Индии, потому что мечтает о павлиньем троне, — Ушаков скривился. Вот это поворот, как говорится. Надир в своих действиях ведет себя совсем не так, как я помню. Вот он пресловутый эффект бабочки, или, скорее всего, слона. — И да, Юсуп Арыков снова бузить вздумал. Ведет активную переписку с шахом Мухаммедом из Среднего жуза.
— Дьявол, — я почувствовал, как ломается в моих руках перо, а пальцы пачкаются чернилами, — они что, сговорились? Вот что, Андрей Иванович, пошли к Шафирову гонца, пущай он делает что хочет, но письмо Надира или должно затеряться, или его должны отвергнуть. И еще. Англичане при дворе Надира присутствуют? — Ушаков усмехнулся и утвердительно кивнул.
