— Самое смешное заключается в том, что перед Петром мне не нужно притворяться, особенно, когда мы наедине. Он прекрасно видит и осознает, что я вовсе не та нежная и хрупкая роза Франции, как меня называли даже здесь. Что я, прежде всего, дочь своего отца, который был самым подлым и потому опасным человеком, которого носила Земля. Во всяком случае, в этом столетии. И он мог любую ситуацию, даже если первоначально она казалась проигрышной, обернуть в свою пользу. Прости, Карл, но за все в этой жизни надо платить, а за глупость, так вдвойне. Уж этот урок я навсегда усвоила, и преподала мне его твоя семейка, — Филиппа быстро сняла с руки все перстни, кроме одного, грани которого отличались особой остротой, перевернула кольцо на пальце таким образом, чтобы камень оказался внутри, и резко ударила себя по щеке. — Ш-ш-ш, больно, — прошипела она, разглядывая довольно глубокую царапину, которая тянулась через всю щеку, задевая нижнюю губу, и в которой уже начали скапливаться капельки крови. После этого она схватила ножницы и специально небрежно сделала надрез на лифе своего платья, после этого рванула в стороны, чтобы порез превратился в разрыв, тщательно следя за тем, чтобы не было видно груди. Пара шпилек были брошены на пол и часть волос рассыпались по спине, а часть все еще была в прическе. Посмотрев в зеркале на себя и оставшись довольной тем, что она увидела, Филиппа подошла ко все еще распахнутому окну. Карл уже сидел на земле, выпутывая свое щедро расшитое золотыми нитями одеяния, из колючек. — Прости, Карл, но все должно быть достоверно, — пробормотала Филиппа, хватая ту самую вазу, о которую не так давно запнулась, и выбрасывая ее в окно. Ваза разлетелась вдребезги, окатив осколками успевшего лишь прикрыть глаза, чтобы избежать порезов и на них, Карла.
— Ты что совсем с ума сошла? — прорычал инфант и рванулся, но куст держал крепко, а к порезам от шипов, прибавились порезы от разбитого фарфора.
— О, нет, мой рассудок светел, как никогда, — и Филиппа усмехнулась. — Ну а теперь пора покричать, — и тут же завизжала. — А-а-а, на помощь! Помогите! Спасите меня кто-нибудь!
Дверь раскрылась далеко не сразу. Филиппа уже со злостью начала думать, а что если бы взаправду что-то случилось, то она бы погибла, потому что так и не дождалась бы помощи! Набрав в грудь побольше воздуха, она уже захотела снова закричать, но тут дверь распахнулась, и в комнату к своей императрице ворвались приехавшие с ней гвардейцы, которых пытались задержать гвардейцы испанские, думающие, что русские позарились на их привилегии. Шпаги гвардии были обнажены, и они выискивали, налившимися кровью глазами того нечестивца, коей покусился на святое, на государыню. Вслед за гвардейцами вбежали служанки, которые сразу не могли прорваться сквозь затор к своей госпоже, а следом за ними вбежал Румянцев и королева Изабелла.
Филиппа, только взглянув на нее, тут же поняла, что ее хотели опорочить. Она никогда бы в жизни не отмылась, зайди Румянцев, вместе с тащившей его королевой в комнаты Филиппы, и застань они там Карла, будь она настолько глупа, если бы позволила ему войти. Филиппа была уверена, что этот ночной визит — вовсе не идея Карла, что его к ней подтолкнули и возможно, что это была сама Изабелла. Ощутив такую злость, что стало трудно дышать, она сжала кулаки, а затем бросилась к Румянцеву и упала ему на грудь, старательно поливая ее слезами.
— Это было так ужасно, ужасно! — рыдала она навзрыд.
— Что произошло, Елизавета Александровна, — Румянцев мягко отстранил от себе бьющуюся в истерике императрицу, и нахмурился, увидев царапину на ее лице — след сильного удара, словно кто-то бил наотмашь, и порванный корсаж. Это же разглядели и другие участники драмы. Один из офицеров подскочил к окну и посмотрел вниз.
— Так вот же он, тать, помятый валяется на земле, — крикнул он. — Прямо на куст спиной упал, видать, государыня сумела столкнуть его, пока боролась, — и он выпрыгнул из окна, сгруппировавшись так, что всем стало ясно, подобный номер он исполняет не впервые. Вслед за ним в окно выскочили еще двое, и внизу послышались крики и звуки ударов.
— Я хотела закрыть окно, когда он напал, — тем временем всхлипывала Филиппа, прерывая рассказом рыдания. — Я открывала окно, когда у меня гостила сестра. Она беременна, знаете ли, и ей стало душно. Но когда она ушла, я направилась к окну, чтобы его закрыть, и тут в комнату запрыгнул этот мужчина. Я даже не разглядела, кто это был. Он схватил меня прямо за лиф платья, своими грязными лапами, а когда я его ударила по лицу шпилькой, меня мой супруг научил, чтобы я смогла в таких ситуациях защититься, он отпустил меня, но ненадолго, — Румянцев еще раз внимательно посмотрел на Филиппу. Что-то не совсем вязалось. Что-то было не так, но что, опытный царедворец никак не мог понять. — Тогда он меня ударил по лицу, но сам оступился и навалился на подоконник. Ему было, наверное, очень больно, после моего удара, потому что он приложил на мгновение руку к лицу. Тогда я схватила вазу и ударила его по голове, и он вывалился в окно. Я кричала, но никто не шел мне на помощь! — и она снова уткнулась в плечо Румянцева, а все ее тело содрогалось от рыданий. — Александр Иванович, мы немедленно покидаем эту страну, прибежище такого разврата, что гостья не может чувствовать себя в безопасности даже под сенью комнат, которые были выделены ей специально. Я буду лучше на конюшне спать, чем позволю кому-нибудь себя обесчестить!
— Ну-ну, дорогая моя, вы же не возражаете, ваше императорское величество, если я буду обращаться к вам по-матерински, как это было в прежние времена? — Филиппа всхлипывая покачала головой. — Не нужно принимать поспешных решений. Ведь может быть все произошедшее — всего лишь недоразумение…
— Какое это может быть недоразумение, если все лицо ее величества в крови, а одежду пытались порвать, и лишь случайность не позволила подлецу добиться своего, — воскликнул Румянцев то, что должен был воскликнуть. — Ее величество права, мы немедленно уезжаем, а прежде, я пошлю гонца к его величеству, чтобы обрисовать ситуацию.
— Ах, давайте все же дождемся утра. Тем более, что ее величеству нанесли травму, и я настаиваю, чтобы ее осмотрел лекарь…
— Вы можете настаивать на чем угодно, ваше величество, но никто из нас теперь ни на секунду не оставит ее императорское величество в одиночестве, дабы подобное потрясение не повторилось.
— Разумеется, я немедленно пришлю лекаря, — Филиппа подняла глаза и увидела перекошенное лицо Изабеллы, которая в тот момент соображала, почему ей не пришла в голову гениальная идея отравить сыночков ее мужа в глубоком детстве, чтобы сейчас избежать очень невыгодной для Испании ситуации. Потому что, валяйся на земле под окном кто-то другой, а не инфант, еще можно было выпутаться и даже попробовать очернить Филиппу, говоря, что произошла ссора любовников. Ей, конечно же не поверили бы, но Россия и Испания остались бы при своих. Но то, что там валяется именно Карл, перечеркивало все ее попытки замять дело жирным крестом. Войны случались из-за меньшего. А Испания сейчас, когда большинство ее солдат находится в различных колониях, особенно уязвима. Но кто бы мог подумать, что эта стерва выкинет бывшего возлюбленного в окно? И как на самом деле ей все это удалось провернуть? И тут Изабелла увидела внимательно наблюдавшие за ней черные глаза, в которых не было ни единой слезинки, только застывшее торжество, и внезапно поняла, что зря она недооценила девчонок Филиппа Орлеанского, этого змея, который пребольно жалил всех, до кого он мог дотянуться. И что это уже не испуганные маленькие девочки, а самые настоящие гадюки, в которых так внезапно проснулась черная, как его душа, кровь их адского папаши. Повернувшись к одному из испанцев, она шепнула. — Помогите тому бедолаге, что так неудачно упал, а не то, бравые гвардейцы его до смерти забьют, а мне, в отличие от ее величества императрицы, этого все-таки не хочется допускать.
