— И мы будем помогать? — Иван прищурился.
— Конечно, — я пожал плечами и вскочил в седло. — Я же добрый император. Мне их всех так жалко, что я даже пушек могу подарить. Три, нет, четыре. Да, четыре пушки в самый раз…
Только я тронул поводья, как ко мне подбежал один из молодых служащих Императорской канцелярии. Я его часто видел вместе с Репниным, но именем так и не поинтересовался до сих пор.
— Государь Петр Алексеевич, — он кашлянул, отдышавшись и уже внятно проговорил. — Юрий Никитич Христом-Богом просит тебя вернуться побыстрее, потому как он нигде не может Андрея Ивановича найти, а сам не знает, что можно предпринять…
— Что случилось? — я нахмурился.
— Дуэль, государь Петр Алексеевич. Сначала драка была, дюже безобразная, даже государыня возмутилась и велела растащить драчунов, а теперь дуэль…
— Между кем? Что ты как кашу перекатываешь во рту? Говори внятно!
— Ну дык, Дмитрий Кузин, секретарь твой, с молодым Волконским сцепился, коего направили в твою приемную бумаги какие-то донести.
— Что? — я никак не мог понять, что Митька, мой Митька — образец невозмутимости с кем-то подрался, а теперь еще и на дуэли биться хочет. — И что они не поделили?
— То неведомо мне, — пожал плечами парень. Надо бы поинтересоваться у Репнина, как его все-таки зовут.
— Где у них дуэль-то назначена? — процедил я сквозь зубы. Цезарь, словно почувствовав мое настроение переступил с ноги на ногу.
— Да прямо в парке дворца-то Лефортова, — махнул рукой, видимо, показывая направление парень.
— Я им покажу дуэль, — прошипев, я с места подал шенкелей Цезарю и тот рванул рысью. Ванька и гвардейцы едва поспевали за мной. Это надо же, что удумали. Дуэли запрещены законом, и я очень скоро это напомню кое-кому.
* * *
— Господин Франклин, вы уже уезжаете? — опираясь на трость к меряющему шагами пристань Франклину подошел граф Головкин. Чуть сзади от графа шел Семен Орлов, за которым пара служащих пристаней волокли сундук. — Вот мой друг, решил составить вам компанию. Я бы тоже не отказался навестить Николая Головина, но возраст, чтоб его. Вот, уже и без трости ходить не могу, так суставы ноют. А все погода эта проклятущая. Постоянные туманы. Жуть просто.
— Я бы не был столь категоричен, — Франклин покачал головой. — Дожди и ветер, вот жуть, а туман — это даже где-то загадочно. А вы, граф, пришли проводить своего друга?
— Да, я, знаете ли, уже привык к нему. Но Семен, вот душа неугомонная, решил пересечь океан, чтобы самому увидеть все то об Америках, что знает лишь понаслышке.
— Думаю, господину Орлову понравится Филадельфия, — Франклин бросил равнодушный взгляд на молодого, не старше тридцати лет, человека с явной военной выправкой, который следил за тем, как поднимают по сходням его сундук, — он ведь собирается посетить именно Филадельфию, я правильно вас понял?
— Если граф Головнин сейчас находится в Филадельфии, то да, Семен задержится там с ним. О, кажется, капитан дает знак, что скоро корабль отчалит. Пойду, попрощаюсь. Даже не знаю, увидимся ли мы еще, возраст, господин Франклин, никого не щадит, запомните это, — и Головкин, тяжело опираясь на трость, направился к Орлову, который уже приготовился взойти на корабль.
— Ох и не хочется мне так далеко от родины пребывать, — тихо проговорил Орлов, когда Головкин подошел к нему.
— Я куда деваться, Семен? — Головкин лишь покачал головой. — Приказы государя, Петра Алексеевича не обсуждаются.
— Да понимаю я, — Орлов потер шею. — Вот только как государь может знать, что, получив от ворот поворот Франклин энтот, тут же в колонии рванет, да смуту начнет затевать?
— Вот уж неведомо мне сие, Семен. Очень может получиться, что не мы единственные люди у государя при дворе Георга. А знать друг о дружке нам не положено.
— Да уж, — Орлов вздохнул. — Как мне к Франклину-то подкатить, чтобы он меня не послал к такой-то матери? — Семен еще не упомянул о том, что ему, после того как передаст секретные бумаги, кои курьер притащил ночью как тать, Головину, ему нужно будет найти Павлуцкого и вместе с ним и отрядом казаков, двинуться в глубь материка, пробираясь к месту на карте, которое государь назвал Калифорния, высмотреть все по дороге, карты кое-какие составить, а после ждать в условленном месте, когда за ними придет корабль, чтобы увезти на родину уже через другой океан. Задание было сложное и опасное, но, дух авантюризма, присущий Орлову, уже захватил того с головой, и он уже сейчас принялся делать в голове наброски плана своих дальнейших действий.
— Господин Франклин прежде всего ученый. К тому же обладающий повышенным самомнением, — Головкин сейчас говорил словами из письма государя, в котором тот именно так характеризовал подходящего к ним Франклина. — Нужно много восхищаться его гением, и просить объяснить некоторые принципы его изобретений. Вот, держи, Семен, парочка его трудов. Написано по-аглицки, но у меня ощущение начало складываться, что я и вовсе только на этом порождении саксов разговариваю и всегда разговаривал.
Орлов кивнул и, неожиданно для себя, крепко обнял графа.
— Береги себя, Гаврила Иванович.
— Это ты себя береги, Семен, — Головкин обнял его в ответ. — Задачу тебе государь задал очень сложную, ты уж не посрами доверие.
— Эх, знать бы еще, что за всем этим стоит, — Орлов выпустил графа из объятий и поправил на голове шляпу. — И для каких целей я везу столько деньжищ, кои должен передать Франклину на «цели добра, справедливости, свободы и демократии»? Да и еще это сделать таким образом, будто едва в обморок, аки девица в тугом корсете, не падаю от его могучих мыслей. Ну все, пора, — и он, бросив задумчивый взгляд на уже приблизившегося Франклина, побежал по сходням на корабль.
Головкин, дождавшись, когда Семен, будучи уже на палубе, раскланялся с взошедшим на борт Франклиным, и, что-то сказав явно заинтересованному американскому деятелю, ушел вместе с тем в сторону кормы.
Развернувшись, Головкин направился к поджидающей его невдалеке карете, чтобы ехать в Лондон. Внезапно дорогу ему заступил молодой еще парень с улыбкой прожженного повесы.
— Гавриил Иванович, ай да встреча, — присмотревшись, Головкин даже отшатнулся слегка, признав в парне одного из плотно попавших в немилость Толстых, за чьей спиной маячили два уже явно нюхнувших пороху унтера. — Да что же ты так от меня шарахаешься, словно испачкаться боишься?
— Такова уж у Толстых слава, что немудрено опасаться подобного, — немного помолчав, ответил ему Головкин. — Но не мне, всего лишь изгнаннику боятся каких-либо последствий.
— Брось, Гавриил Иванович, — внезапно посерьезнев, сказал Толстой и посторонился, давая дорогу Головкину. Пристроившись рядом, медленно пошел рядом, приноравливаясь к медленным шагам своего собеседника. — Все мы преданные холопы государя нашего, Петра Алексеевича. Я вот тут недавно слышал про несчастье с османом произошедшее, ужас просто, прости Господи, — и его губы тронула легкая улыбка, от которой волосы на затылке у Головкина зашевелились. — Петр Алексеевич велел кланяться тебе и организовать мне знакомство с Александром Поупом и Генри Сен-Джоном, виконтом Болингброком. Не бойся, я всего лишь должен им передать, что один маленький мальчик по имени Чарльз Эдвард Стюарт, проживающий сейчас в Италии, очень хочет с ними познакомиться.
