– Канарейка среди голубей…
Она стала присматриваться к птицам на крышах. Сверху на нее щерились горгульи, высовывая черные от копоти языки. Какой-то шутник повязал на шею одной из них настоящий шарф. Задавая вопрос о канарейке, Клевер добилась даже меньше толку. Горожане были слишком заняты, чтобы беспокоиться о потерянной птичке.
Подняв глаза к небу, Клевер не заметила, как забрела в другую часть города. Здесь дома жались друг к другу, как лодки, бурей выброшенные на берег. Клевер обходила стороной попрошаек, лица которых были покрыты язвами и нарывами. У многих встреченных ею здесь людей кожа была темной. Нью-Манчестер был известен, как прибежище чернокожих, освобожденных, рожденных свободными или беглецов. Клевер думала, что в большом городе все должны жить бок о бок, дружно, как в их деревне у озера Саламандра. Но этот квартал так сильно отличался от главной площади, словно был другим городом.
Метельщики, убиравшие с улиц конский навоз, добравшись до этих мест, не тащили свой груз дальше, а здесь же сваливали его в громадные кучи, над которыми кружили рои мух. Вокруг этих насыпей сидели чернокожие старики, слишком слабые для тяжелого труда. Они перемешивали в ведрах навоз с глиной – топливо, чтобы не мерзнуть по ночам. За работой они перешучивались и смеялись, но Клевер заметила, что ноги у многих были изуродованы. Бери-бери – болезнь, простым лекарством от которой было нормальное питание.
Клевер приходилось зашивать и черную кожу. Для иглы разницы не было. Ее отец лечил рабов, свободных людей и индейцев – всех, кто нуждался в помощи. Он учил дочь, что одними и теми же лекарствами можно лечить любые тела.
Клевер думала, что в столице свободного штата Фаррингтон она увидит подтверждение этой простой истины. Ничуть не бывало. Нью-Манчестер был расколот, как тарелка.
– Красивые цветы для леди! – пропела маленькая цветочница, издали завидев Клевер. Волосы девочки были причесаны очень гладко, а намазанные маслом косички заплетены туго-натуго и похожи на палочки лакрицы. Она очень старалась выглядеть приличной. Эта девчушка, рожденная здесь, на замусоренных грязных улицах, была очень опрятной – у Клевер никогда так не получалось.
Вдова Хеншоу рассказывала Клевер, что, если охотникам на беглых рабов не удавалось поймать беглецов, они, случалось, похищали свободных людей и отправляли их на плантации, и никого не волновало, есть у них документы или нет. Клевер только слышала о чем-то подобном, а эта девочка жила под такой угрозой. И все-таки она стояла здесь, храбрая и уверенная, как фигура на носу корабля, и торговала цветами.
– Цветы! – снова крикнула она. – Цветы для красивой леди!
Клевер вовсе не казалась себе красивой дамой, так что она только покачала головой и пошла дальше.
Отцовский кожаный саквояж с каждой минутой все сильнее оттягивал плечо. Клевер сгибалась под грузом тайны и изнывала от жажды. Но больше, чем о воде, больше, чем о еде, даже больше, чем о сне, Клевер мечтала о том, чтобы найти Аарона Агата, который избавит ее от бремени.
Пока Клевер искала канарейку, ее взгляд то и дело падал на милые самодельные вещи, скрашивавшие уродство трущоб: яркие цветастые платки, которыми младенцы были крепко привязаны к материнским спинам, двери, расписанные геометрическими узорами. От запаха жареной бамии у Клевер потекли слюнки. Но также она различала запахи холеры и дифтерии. А еще – тихо, так тихо, будто он исходил из ее собственного дрожащего нутра, слышался гул той ужасной мельницы.
И это была еще одна тайна, которую хранил отец.
– В городах одни невзгоды, – не уставал повторять он.
Но кто бы мог подумать, что все невзгоды прибились к одной стороне этого города?
Клевер было не по себе. Нужно было отыскать Аарона Агата. Она почти бежала по пыльной мостовой, но вдруг резко остановилась. Какой-то желтый блик мелькнул перед ней – яркое пятнышко. Канарейка? Она подошла поближе, но пятно оказалось засушенной желтой розой в корзине.
– Цветочек для красивой леди! – повторила маленькая цветочница. Лоб у нее блестел, как начищенный медный тазик.
– Ты не видела здесь канарейку? – спросила Клевер.
Девчушке было на вид лет восемь, не больше, но усталость в ее глазах была совсем не детской.
В руках она держала цветы – целую охапку разноцветных роз.
– Пять центов за одну, семь за букет.
Покопавшись в сумке отца, Клевер нащупала последние десять центов и отдала ей.
– Я возьму букет.
Девочка протянула Клевер пучок лаванды с засушенной розой посередине и махнула рукой в сторону центра города.
– Канарейка живет на крыше клеевара. Но вам ее не поймать, – девочка печально покачала головой. – Она слишком быстрая.
Клевер поспешно зашагала по улице.
Мастерскую клеевара Клевер узнала бы и без всякой вывески, по омерзительному запаху вареной конины. Уткнувшись носом в ломкие цветы, она остановилась и вытянула шею, чтобы рассмотреть крышу.
Вот она.
В окружении сонно воркующих голубей на крыше сидела канарейка. От городской копоти и сажи ее прежде яркое оперение стало блеклым, как тусклая латунь. И все-таки птица сияла в дымном воздухе желанным цветным пятнышком.
На глазах у Клевер она вспорхнула с крыши, склюнула какую-то крошку с мостовой и улетела. Девочка помчалась следом, сжимая обе сумки и стараясь не выпустить птичку из виду, а та нырнула за экипаж, взвилась со струей дыма из трубы и скрылась в ветвях векового дуба. Тут Клевер ее и потеряла.
Она так расстроилась, что выругалась сквозь зубы и сломала засохший букетик, ударив себя по боку. При этом на нее смотрели лишь лошади у коновязи. Что до жителей города, они не обратили на нее никакого внимания.
Вернувшись к клееварне, Клевер обнаружила, что птичка тоже возвратилась и прыгает в тени печной трубы. Еще дважды она пускалась за ней в погоню, но каждый раз птица возвращалась. Казалось, она была незримо привязана именно к этой крыше.
Клевер обогнула дом. Это было кирпичное здание фабрики, несколько дверей были открыты нараспашку, за каждой виднелись огромные котлы. Во влажном жарком чаду сновали рабочие. Но знаменитого эксперта по диковинам среди них явно не было.
Обойдя здание еще раз, Клевер заметила страдающую от засухи иву, протиснулась сквозь обвислые ветви и оказалась в сумерках незамеченного ей поначалу переулка. Здесь было тихо. Клевер увидела три ступеньки и за ними тяжелую дверь в подвал, которая словно ждала ее.
Клевер постучала. Она заметила, что канарейка села на иву, наблюдая за ней сверху. Из-за двери раздался мужской голос.
– Пароль!
– Откуда же мне его знать?
Канарейка улетела. Она постучала снова. Прижала ухо к деревянной двери и услышала внутри тихое гудение.
– Можно? – Она пнула дверь ногой и попробовала заглянуть в щель. Изнутри доносились стук и тяжелый скрежет, но Клевер ничего не разглядела. Присев, она прижалась к дереву лбом.
