– Отец перед смертью велел мне искать защиты у Общества.
– Константин умер? – Мистер Агат прижал руку к сердцу. – В таком случае, моя дорогая, считайте, что вы под нашей защитой, а как же иначе. Однако… нас уже не так много, как прежде. Число членов Общества все уменьшается. Сейчас опасно хранить у себя даже одну диковину.
Бормоча себе под нос, он снова стал упаковывать вещи.
Клевер оглядела захламленную комнату.
– Неужели все это – диковины?
Мистер Агат только хмыкнул, перетаскивая стопку книг из одного конца комнаты в другой.
– Взгляните на пресс – восхитителен, не правда ли? – Агат показал на печатный станок с большим медным винтом и рычагом. – На этой старой кляче мы печатали наш журнал… Да куда же я подевал ложку?
Свинцовые буквы были зеркально перевернуты, а чернила в щелях загустели, как сироп. В лотке для оттисков Клевер увидела большой лист. На нем был изображен герб Общества: яйцо в гнезде, а в яйце, против ожидания, не птенец, а мирно спящий кролик.
Клевер прочитала вслух латинскую надпись под гербом:
– Custodia Insolitum.
– Это означает «защита необычного», – сказал мистер Агат. – В свое время мы из-за него много спорили, но я до сих пор убежден, что это девиз хоть куда – очень солидный.
Из стопки на полу Клевер подняла журнал. Номер, хоть и давний, оказался куда более свежим, чем любой выпуск из собрания вдовы Хеншоу. Страницы были яркими и чистыми.
Вступительное эссе «О назначении диковин» было подписано не кем иным, как Минивер Элкин. Задохнувшись от переполнявших ее чувств, Клевер начала читать:
…На обычную призму, расщепляющую световой луч, когда-то смотрели как на забавный курьез. Но Ньютон задумался о ее свойствах, и это привело к революционному прорыву в научном знании. Рассматривая диковины как игрушки, безделицы для развлечения гостей, мы растрачиваем их величайший потенциал. Каждая диковина – это возможность…
– Можно мне взять это? – взволнованно спросила Клевер.
– Разумеется! Мы его напечатали еще до того, как браконьеры додумались использовать журнал как список покупок. Ах, золотое было время, тогда наши собрания выставляли в библиотеках и ратушах. А теперь… даже черный рынок обвалился. Теперь есть только один покупатель, и браконьеры все сбывают ему. Я вот подумал, что, если спрячусь понадежнее, то сумею сохранить эту коллекцию. Единственный лучик света, который поможет нам в ночи. Но это очень опасно.
– А… Общество?
– Готовимся к буре. Наши ряды, – мистер Агат закашлялся, – поредели.
И тут Клевер вспомнила, зачем она здесь. Открыв отцовский саквояж, она вынула Часы и протянула на ладони Агату.
– Раньше я не знала, что это такое, – пояснила она. – Но теперь почти уверена. Мистер Агат, это Карманные Часы.
– Что за карманные часы?
– Как, вы не знаете? – удивилась Клевер. – Это необходимая вещь.
Но на лице Агата она не увидела ничего, кроме недоумения. щетины на небритых щеках да носа с прожилками, похожего на лепесток увядшей розы.
– Из какой они коллекции? – спросил мистер Агат. – Почему я не слышал о них?
– А вы не… – Сердце Клевер упало. Она опустилась на колени и стала рыться в саквояже, чувствуя, как улетучивается надежда. – Ну, может быть, это не часы. Возможно, еще что-то… – дрожащим голосом повторила она и замолчала.
– Моя дорогая, у меня нет времени на игры. Вы принесли диковину или нет?
– Да! Она в этом саквояже. Если это не часы… – Она подтолкнула саквояж к старику. – Среди этих вещей одна – исключительная, – уверенно сказала она. – Важная!
– В чем ее исключительность? – спросил мистер Агат, склонившись над сумкой.
– Надежда, – ответила Клевер. – Отец сказал, что эта вещь необходима.
Мистер Агат облизнул губы.
– Которая же? – Он выудил кусок лечебного пчелиного воска, которым Константин натирал пораженные артритом суставы. – Она занесена в каталоги? – Он вытащил из кожаного чехла скальпель.
– Я не знаю, – Клевер кусала губы. Местами в журналах содержатся преднамеренные ошибки и вымысел. Было так легко просто выдумать Карманные Часы, отчаянную фантазию.
– Дорогуша, у меня нет времени искать невесть что в мешке с хламом.
– Это не хлам! Это медицинские инструменты. Они принадлежали отцу, и он велел мне принести их сюда.
– Но я не узнаю ничего из них, – ответил мистер Агат. – Если бы существовала диковина, дающая надежду, сейчас она бы очень пригодилась.
– Хотите сказать, что вы никогда не слышали о такой диковине?
Неужели тайна ее отца была настолько могущественной, – подумала Клевер, – и настолько важной, что он скрыл ее даже от Общества?
Мистер Агат устало взглянул на нее.
– Не волнуйтесь, дитя. Сегодня мы бежим, нас ждет глубокая безвестность. Но придет время, и кто-нибудь решится оказать сопротивление сенатору. Отыщется храбрец, который выследит браконьеров и призовет их к ответу. Когда-нибудь кто-нибудь подарит нам надежду… но сегодня… – Он замолчал и снова принялся увязывать тюки.
На глаза Клевер навернулись слезы.
– Мистер Агат, я пришла издалека, я так долго ехала, чтобы вас найти. Последней волей моего отца было передать вам диковину.
– Возможно, она внесена в какой-то из иностранных каталогов… – Агат, продолжая бормотать, скрылся за книжной полкой.
Дожидаясь его, Клевер внимательно рассматривала предметы вокруг. Потрогала волоски высушенного паука-птицееда, постучала по пустой солонке, потянула за рычаг печатного станка, чтобы посмотреть, как крутится огромный винт.
Посреди комнаты стояла мраморная подставка, а на ней, словно произведение искусства, красовалась потертая коробка для сигар. Заинтересовавшись, какой табак заслуживает пьедестала, Клевер сняла коробку и открыла.
У нее была всего секунда, чтобы взглянуть на то, что было внутри: простая тряпичная кукла – поселенцы таких называли «Сью из Прерии». Она была величиной со старый мужской носок и сшита из грубой мешковины. Вышитая бордовой пряжей улыбка выцвела и стала бледно-розовой. Глаза-пуговицы сонно и рассеянно смотрели в разные стороны.
Но мечтательная улыбка вдруг превратилась в мрачную ухмылку. Кукла протянула руку и с щелчком захлопнула крышку, прищемив Клевер палец. Девочка, вскрикнув, выронила коробку. В воздухе крышка открылась, тряпичная кукла вылетела и, дважды перекувыркнувшись, поднялась на ноги. Выпрямилась – ростом она оказалась меньше фута – и яростно оглядела комнату.
