– Я сильнее их на много стежков, – отозвалась Сюзанна, гордо подняв руки и покрутившись.
– Не понимаю, – недоумевала Клевер. – Ты не имеешь ничего общего с этими противными уродцами.
– Я первая, лучшая, – заявила Сюзанна. – До хлама. Старая госпожа меня делает таскать мешки, и дрова, и камни. Расчищать развалины. Копать под развалинами, глубоко. Делать комнаты, дом в горе. Потом старая госпожа Штопальщица хотеть больше.
– Больше Кукол?
– Она хотеть несущих зубы и шепчущих барахло. Она пробовать украсть мои нитки и делать барахло.
Клевер вспомнила голубые нитки на шее гнуса-Белки и поняла, какая здесь связь.
– Она хотела вынуть из тебя нитки, чтобы делать гнусов?
– Поэтому я уйти из дома в горе. Не надо дома. Вонючая старая дыра.
– Это ужасно, – вздохнула Клевер. – Но как же она делает гнусов без твоей нити?
– Всякий хлам. Шептать хватает только на один стежок. Не сильные. Я сильнее на много стежков. Показать?
– Я уже видела твою силу.
– Не боюсь.
– Я верю тебе, Сюзанна. Думаю, теперь я кое-что поняла.
Сюзанна забралась обратно в мешок.
Клевер погасила лампу. Нельзя сказать, что ей совсем не было страшно. Но с Сюзанной рядом она нашла в себе мужество заснуть.
* * *
Ветер принес зловоние знаменитой кожевенной фабрики Брэкенвида задолго до того, как Клевер увидела вдали ее высокие трубы. То, что когда-то начиналось как сельский рынок для охотников на пушных зверей, превратилось в кипучий экономический центр, второй по величине город штата. Здесь процветали меховщики, модистки и торговцы. Поговаривали даже, что быть бы Брэкенвиду столицей штата, если бы не едкие запахи сыромятен и дубилен, которые отпугивали абсолютно всех.
Дорога привела Клевер к загону, полному гусей, которые гоготали, вытягивая шеи, – но у Клевер не было ни крошки, чтобы угостить их. В открытую дверь сарая лился желтый свет, в утреннем тумане он сиял призывно, как вход в рай. Звуки скрипки и пианино смешивались с гулом голосов и топотом сапог по деревянному полу. А то, что сначала показалось ей похожим на рев мула, на поверку оказалось раскатистым хохотом. Подойдя ближе, Клевер увидела, как из сарая вышел краснолицый фермер.
– Не рано ли для танцев? – спросила она.
– Не было рано, когда начинали вчера вечером! – рассмеялся он, забираясь на облучок и бросая кусок ветчины псу, который, сидя в повозке, терпеливо сторожил мешки с картошкой.
– А что вы празднуете?
– А ты не слыхала? В Брэкенвид приезжает сам сенатор! Он будет президентом!
Если сенатор еще не приехал, значит, Кобальт здесь, в городе, ждет встречи с ним. Следовательно, у Клевер был шанс разыскать его первой. На главной площади Клевер поразило количество разложенных и расставленных повсюду шалфейных венков и горшочков с тлеющими кедровыми углями, – достойная уважения попытка избавиться от запаха кожевенного завода.
Город шумел, на каждом шагу шла оживленная торговля – меха и седла, сапоги, ремни и перчатки. Здесь продавалось все, что только можно сделать из шкур животных. Клевер увидела человека в медвежьей куртке с нашитыми на манжеты когтями.
В узком переулке вокруг жаровни с козой на вертеле толпился народ, рядом гремел духовой оркестр. Но радостное настроение не было всеобщим. То тут, то там до Клевер доносились обрывки разговоров о том, что в Зубчатой прерии сожгли еще одно поселение. Одни винили в этом французов, другие индейцев. Но все были согласны, что сенатор сможет все объяснить.
Клевер вглядывалась в темные углы, осматривала магазины, проулки, видела даже тюрьму. Все было построено из кирпичей одного и того же желтоватого цвета, и казалось, что город разом вырос прямо из пожелтевшей реки, отравленной дубильными отходами.
Девочка чувствовала, что Кобальт где-то поблизости, затаился и ждет, словно скорпион под бревном. Она не собиралась бросать ему вызов, и все же присутствие рядом такой могучей силы, как Сюзанна, придавало ей храбрости.
На главной площади Клевер постояла у позеленевшей медной статуи солдата с ружьем, установленной в память о погибших в Луизианской войне. Она чувствовала, как вокруг нее сплетается невидимая паутина истории. Ее семья, сенатор Оберн, даже император Бонапарт – все они были связаны. Если кто-то один тянул за свой конец нити, другие это чувствовали. Некоторые связи были очевидны: неопределенная граница между Луизианой и ОША привела к войне, появлению этого безмолвного памятника и к ненасытной жажде мести сенатора Оберна. Тяга Оберна к оружию из числа диковин заставила браконьеров выследить ее отца. Но иные связи оставались непонятными. Чего хотела от нее Штопальщица? Как и от чего умерла ее мать? Как вышло, что она, Клевер, стала диковиной?
Если Ганнибал был прав и над ними нависла новая катастрофа, Клевер не могла брести вслепую навстречу своей гибели. После Ледяного Крюка все, что она ни делала, вело к новым бедствиям.
– Чтобы принимать верные решения, – прошептала Клевер, обращаясь к величественной статуе, – я должна знать.
Клевер предстояло распутать свою собственную историю, увидеть нити, которые…
– Эликсир Бликермана!
Клевер обернулась. Она пошла на звук и на другой стороне площади заметила Нессу Бранаган, ритмично ударявшую бубном по ноге.
– У сильного лекарства и вкус сильный!
Несса устроилась на освещенном солнцем пятачке и пыталась привлечь публику. Прямо на мостовой перед ней стояло полдюжины бутылочек с эликсиром. Радужной юбки не было, но голову она украсила наспех сплетенным венком из ромашек. Фургона нигде не было видно, а Несса расположилась на длинном корыте с водой, из которого поили лошадей.
– Обманщица! – издали крикнула Клевер, решительно шагая к девушке, которая ее предала. – Убийца!
Увидев Клевер, Несса спрыгнула с корыта и бросилась ей навстречу, раскинув руки.
– Ты сбежала!
Уклонившись от объятий, Клевер толкнула Нессу так, что та свалилась в корыто.
– Злодейка!
Зеленая вода выплеснулась на булыжники. На Нессу было жалко смотреть. Босые ноги, одна рука все еще забинтована, а другая обнажена и покрыта шрамами там, где ее обожгла пуля Уиллита. Ее юбка распласталась по воде вокруг нее, как грязь. Она не делала ни малейшей попытки вылезти.
Но Клевер не могла позволить себе жалости.
– Эти браконьеры убили моего отца, а ты помогла им найти меня! – бушевала она.
– Я ничего этого не знала! Уиллит обещал, что оставит тебя в покое.
На щеках Нессы расплылся ярко-алый румянец, похожий на пятна ее эликсира.
