– Ты больше нравилась мне в клетке.
– Или… – Клевер понизила голос, – …можете оставить все это себе в обмен на то, что вы знаете о Минивер Элкин.
От страха и стыда щеки Клевер залились краской. Она солгала о саквояже, о своих секретах, но в то же время раскрыла самое сокровенное свое желание. Она пыталась заключить сделку с дьяволом.
Кобальт заинтересованно склонил голову, его ухо было похоже на червоточину в гнилом яблоке. Он прополоскал рот уксусом и сплюнул мутную жидкость обратно в стакан.
– Нет, – вздохнул он наконец, – Кобальт оставит безделушки себе. У меня на примете имеется покупатель. Сенатор Оберн готов на что угодно ради диковин. Не повредит иметь в должниках будущего президента!
Длинным пальцем, не снимая перчатки, он почесал голову под париком.
– Но ждать так утомительно. Вот уже несколько дней говорят, что он в двух шагах.
– Вы должны отдать мне либо одно, либо другое, – настаивала Клевер.
– Должен? Надоеда указывает Кобальту, что он должен делать, а чего не должен?
Снизу донеслись смешки – завсегдатаи ловили каждое слово, как зрители в театре.
– Просто расскажите мне, как она умерла, или…
– О небо, это становится скучным. – Кобальт щелкнул пальцами, и по лестнице торопливо поднялся хозяин таверны, готовый схватить Клевер за шиворот. Под смешки и улюлюканье посетителей здоровяк потащил Клевер вниз.
На середине лестницы Клевер выкрикнула, обернувшись:
– Я бросаю вам вызов, мистер Кобальт!
В таверне снова все стихло, и хозяин остановился.
– В чем конкретно заключается вызов Кобальту? – спросил Кобальт.
– Я могу узнавать секреты не хуже, чем вы, – сказала Клевер. – И для этого мне не нужна старая обтрепанная шляпа.
– Бедная девочка свихнулась! – выкрикнул кто-то.
– Пусть попробует, – сказал кто-то еще.
Отозвался и Кобальт.
– Что ж, надоеда, покажи мне свой фокус.
– Если я докажу, что могу это сделать, вы скажете мне то, что я хочу знать. И вернете саквояж моего отца.
Кобальт захихикал – сухой звук, как если бы по железной крыше катились желуди.
– Надоеда хочет поиграть в мою игру? – перегнувшись через перила, он указал на обросшего мужчину в толпе. – Видишь этого человека? Майло Талбот…
– Только не я, – вздрогнув, взмолился Майло. – Умоляю…
– Видишь, надоеда? Майло уже умоляет. Секрет Майло не стоит больших денег, но Майло готов на все, чтобы Кобальт ничего не рассказал его сестре. Как ты думаешь, стал бы Майло есть свою рубашку? А давай проверим, будет ли.
Майло замер.
– Ну? – подбодрил Кобальт. – Давай!
Майло сорвал с себя рубашку и, порвав ее в клочки, стал скатывать их и заталкивать себе в рот. Он плеснул в рот пива, пытаясь протолкнуть в горло лоскутки хлопковой ткани.
– Перестаньте! – крикнула Клевер.
– Бодрее, тебе не хватает огонька, парень, – Кобальт приветственно поднял свой стакан.
Майло стал жевать быстрее, кашляя и давясь. Он затолкал себе в горло половину рукава, но посинел и замертво свалился на пол. Обступившие его успели вытащить рубашку и колотили несчастного по спине, пока он снова не начал дышать.
– Можешь заставить человека съесть собственную рубашку? – спросил, ухмыльнувшись, Кобальт.
Клевер не находила слов.
– Секреты – это часть нас, – промурлыкал Кобальт. – Секреты – это сила. Ступай домой, надоеда, пока тебе не сделали больно.
– Я не жестокая, – сказала Клевер. – Но все равно умею раскрывать секреты. Вы принимаете мой вызов?
– Пусть попробует! – опять выкрикнул кто-то.
– Превосходно, – Кобальт взмахнул рукой. – Найди мне что-нибудь лакомое.
– Если я сумею это сделать, – настаивала девочка, – вы дадите мне то, что я хочу?
– Да, да. Может, нам еще подписать контракт и заверить у судьи? Показывай, что ты хотела.
Клевер сделала несколько шагов, рассматривая лица пьянчуг. Бедняга Майло тихо всхлипывал в углу. Клевер попыталась собраться, успокоиться и взглянуть на этих людей как врач. Большинство из них жили и работали в Брэкенвиде. Она сосредоточилась, обращая внимание на мельчайшие детали: мозоли на указательных пальцах от инструментов, обрабатывающих кожу; сажу за ушами от работы у печей; язвочки на руках от едких дубильных жидкостей.
Но один человек оказался особенным. У него были шрамы на костяшках пальцев. Ухо было похоже на цветную капусту, а нос – на расплющенный инжир.
– Этот человек в молодости был кулачным бойцом, – объявила Клевер.
– Это не секрет, – ответил тот. – Я был лучшим в штате.
Толпа разочарованно зашумела. Надо найти что-то другое, поняла Клевер. Она обратила внимание на то, что у одного из зевак изо рта пахло мокрыми перьями.
– Этот человек, – сказала она, – вчера лег спать с головной болью, а когда проснулся, все суставы так болели, что он переваливался, как утка, пока не расходился немного.
– Это правда, – удивился человек. – Как ты узнала?
Такой запах бывает только у больных немецкой корью, но Клевер не стала об этом рассказывать.
– А у этого, – она ткнула пальцем в следующего, почувствовав запах гнилых груш, свойственный сахарной болезни, – чешутся пальцы на ногах, и сейчас, вот прямо в этот момент, он мечтает о ночном горшке.
– Ты что, ведьма? – спросил человек.
Многие захлопали и одобрительно закричали. Клевер подняла взгляд на Кобальта, но тот только закатил глаза.
– Ничтожные хвори? – хмыкнул он. – Это не настоящие секреты.
Но в толпе все еще переговаривались. Кобальта все ненавидели, и странная маленькая девочка, способная бросить ему вызов, вызывала общий интерес.
– Еще, давай еще! – выкрикнул кто-то, и толпа притихла, когда Клевер забралась на стол, чтобы лучше видеть. Это был ее единственный шанс узнать правду о матери или хотя бы вызволить инструменты отца. Если сейчас она провалится, у нее не останется ничего.
Всматриваясь в лица завсегдатаев таверны, прислушиваясь к их дыханию, Клевер видела, как они переминались с ноги на ногу и почесывались в ожидании. Никого не интересовало то, о чем человек и сам мог рассказать кому угодно. Так ей было не победить. Нет, ей нужно было обнаружить что-то, что они хотели бы скрыть.
Клевер смотрела. Скошенный башмак косолапого, редкие усы на заячьей губе. Она заметила желтоватую кожу людей с больной печенью и прищуренные глаза близоруких. Увидела тела, искореженные нищетой и несчастными случаями. Люди жили, как могли, они ничем не отличались от пациентов в Роуз Роке или Зубчатой прерии. Перед Клевер была комната, полная историй. Жизнь обточила эти тела своим резцом, сделав их такими. Надежда и случай оставили свои еле заметные письмена – если бы только она смогла их прочитать.
