— Значит, решено, — сказал он, — мы друзья, но и только.
— Да, решено, — прошептала она и подставила ему губы. — Еще один поцелуй… последний.
— Нет, — мягко возразил он. — Надо держать свое слово.
Она отвернулась, вытерла слезы и, достав из-за корсажа пакет, перевязанный розовой шелковой лентой, протянула его Дю Руа.
— Возьми. Вот твоя доля выигрыша по марокканскому займу. Я так рада, что выиграла это для тебя! Бери же…
Он начал было отказываться:
— Нет, я не возьму!
Но она вспылила:
— О, теперь это было бы с твоей стороны слишком жестоко! Деньги твои, и ничьи больше. Если ты не возьмешь, я выброшу их в мусорный ящик. Но ты не откажешь мне, Жорж. Правда?
Дю Руа взял пачку и сунул в карман.
— Пора идти, — заметил он, — ты схватишь воспаление легких.
— Тем лучше! — тихо сказала она. — Ах, если б я могла умереть!
Она припала к его руке, страстно, исступленно, с каким-то отчаянием поцеловала ее и побежала к дому.
Погруженный в раздумье, он медленно двинулся вслед за ней. В оранжерею он вошел, высоко подняв голову, и на губах у него играла улыбка.
Его жены и Лароша здесь уже не было. Толпа редела. Было ясно, что на бал останутся лишь немногие. Вдруг он увидел Сюзанну под руку с сестрой. Они подошли к нему и попросили танцевать с ними первую кадриль вместе с графом де Латур-Ивеленом.
— Это еще кто такой? — спросил он с удивлением.
— Это новый друг моей сестры, — лукаво улыбаясь, ответила Сюзанна.
Роза вспыхнула:
— Как не стыдно, Сюзетта, он столько же мой, сколько и твой!
— Я знаю, что говорю.
Роза рассердилась и ушла.
Дю Руа фамильярно взял Сюзанну под локоть.
— Послушайте, дорогая крошка, — начал он своим медоточивым голосом, — вы считаете меня своим другом?
— Ну конечно, Милый друг.
— Вы доверяете мне?
— Вполне.
— Помните наш сегодняшний разговор?
— О чем?
— О вашем замужестве, — вернее, о человеке, за которого вы выйдете замуж.
— Да.
— Ну так вот, можете вы мне обещать одну вещь?
— Да. Но что именно?
— Обещайте советоваться со мной, когда кто-нибудь будет просить вашей руки, и, не узнав, как я на это смотрю, никому не давать согласия.
— Хорошо, обещаю.
— И это должно остаться между нами. Ни отцу, ни матери — ни слова.
— Ни слова.
— Клянетесь?
— Клянусь.
С деловым видом к ним подбежал Риваль.
— Мадемуазель, папа зовет вас на бал.
— Идемте, Милый друг, — сказала она.
Но он отказался, — он решил сейчас же уехать, ему хотелось побыть одному и поразмыслить на досуге. Слишком много новых впечатлений запало ему в душу. Он стал искать жену и вскоре нашел ее в буфете, — она сидела с какими-то двумя мужчинами и пила шоколад. Мужа она им представила, но ему не назвала их.
— Поедем? — немного погодя обратился он к ней.
— Как хочешь.
Она взяла его под руку, и они снова прошли через опустевшие залы.
— А где же хозяйка? — спросила она. — Я хотела с ней попрощаться.
— Не стоит. Она начнет уговаривать нас остаться на бал, а с меня довольно.
— Да, ты прав.
Всю дорогу они молчали. Но как только они вошли в спальню, Мадлена, еще не успев снять вуаль, с улыбкой обратилась к нему:
— Ты знаешь, у меня есть для тебя сюрприз.
— Какой еще сюрприз? — огрызнулся Жорж.
— Угадай.
— Не намерен утруждать себя.
— Ну хорошо. Послезавтра первое января.
— Да.
— Теперь самое время новогодних подарков.
— Да.
— Так вот тебе новогодний подарок, я только что получила его от Лароша.
И она протянула ему маленькую черную коробку, похожую на футляр для золотых вещей.
Дю Руа с равнодушным видом открыл ее и увидел орден Почетного легиона.
Он слегка побледнел, затем, усмехнувшись, сказал:
— Я бы предпочел десять миллионов. А это ему обошлось недорого.
Она ожидала бурных изъявлений восторга, и эта его холодность возмутила ее.
— Ты стал просто невыносим. Тебе ничем нельзя угодить.
— Этот человек выплачивает свой долг — только и всего, — хладнокровно заметил он. — Он мне еще много должен.
Его тон удивил Мадлену.
— Однако в твои годы и это неплохо, — сказала она.
— Все относительно, — возразил он. — Я мог бы иметь теперь гораздо больше.
Он положил футляр на камин и принялся рассматривать блестящую звезду. Потом закрыл футляр и, пожав плечами, стал раздеваться.
В «Правительственном вестнике» от первого января действительно появилась заметка о том, что публицист г-н Проспер-Жорж Дю Руа за выдающиеся заслуги получил звание кавалера ордена Почетного легиона. Его фамилия была напечатана в два слова, и это порадовало его больше, чем самый орден.
Через час после того, как он прочитал в газете об этом событии, приобретавшем, таким образом, общественное значение, ему подали записку от г-жи Вальтер: она умоляла его сегодня же прийти к ней с женой обедать и отпраздновать это награждение. Он было поколебался, а затем, бросив в огонь ее письмо, составленное в несколько двусмысленных выражениях, объявил Мадлене:
— Сегодня мы обедаем у Вальтеров.
Это ее удивило.
— Вот как! Ведь ты же сам, по-моему, говорил, что ноги твоей там больше не будет?
— Я передумал, — вот все, что она услышала от него в ответ.
Когда они приехали, г-жа Вальтер сидела одна в маленьком будуаре, отведенном для интимных приемов. Она была вся в черном, с напудренными волосами, что очень ей шло. Издали она казалась старой, вблизи — молодой, и для наблюдательного человека это был пленительный обман зрения.
— Вы в трауре? — спросила Мадлена.
— И да и нет, — печально ответила она. — Все мои близкие живы. Но я уже в таком возрасте, когда носят траур по собственной жизни. Сегодня я надела его впервые, чтобы освятить его. Отныне я буду носить его в своем сердце.
«Хватит ли выдержки?» — подумал Дю Руа.
Обед прошел довольно уныло. Только Сюзанна болтала без умолку. Роза казалась чем-то озабоченной. Все горячо поздравляли журналиста.
