— Таковы правила, жопа с ручкой, — рявкнул Мак.
— Жопа с ручкой, — захихикал Русский.
Ноа пожал плечами.
— Ладно, валяйте.
— Почему ты здесь? — спросил Малколм.
— Потому что Мак мне весь мозг выел из-за этого клуба.
— Нет! — Колтон ударил ладонью по столу. — Ответ неверный! Подумай лучше.
— Потому что я… — Ноа замолчал, не в силах произнести нужные слова вслух. Он уже давно признался в этом самому себе, но сказать парням — совсем другое дело, совершенно новый уровень искренности.
— Скажи, Ноа. Принятие правды — первый шаг к исцелению, — проговорил Гевин.
Ноа закатил глаза, глубоко вдохнул, надув щеки, и на выдохе выпалил:
— Я здесь, потому что вроде как влюблен в лучшую подругу.
Друзья серьезно закивали.
— Что тебя сейчас больше всего пугает? — присоединился к допросу Дэл.
— Что вы меня загипнотизируете и заставите голым танцевать на столе или типа того.
— Неверно! — гаркнул Колтон. — Подумай лучше!
— Я боюсь все испортить.
— Что именно?
— Наши с ней отношения.
— И почему тебя это так пугает?
Ноа посмотрел на Дэла как на идиота.
— В смысле почему? Потому что я не хочу ее терять.
Друзья обменялись взглядами, которые могли значить как: «Сойдет», так и: «А не заливает ли он часом?»
— Когда закончились твои последние серьезные отношения? — спросил Малколм.
Ноа неуютно заерзал.
— При чем тут это?
— Если хочешь нашей помощи, то должен с нами сотрудничать.
Ноа откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Не знаю. Лет пять назад или около того.
— Около того? — поднял бровь Малколм.
— В универе я встречался с одной девушкой где-то год.
— И с тех пор больше ни с кем? — вклинился Мак.
Ноа раздраженно передернул плечом. Знал бы он, что придется рассказывать о всех своих романах — или отсутствии таковых, — пересмотрел бы решение присоединиться к дурацкому клубу.
— В чем смысл этих вопросов?
— Смысл в том, чтобы разорвать порочный круг, — терпеливо объяснил Мак. — Женщины — не соцработники, спасающие эмоционально недоразвитых мальчишек, которые изображают из себя взрослых и верят, будто для серьезных отношений нужна лишь подходящая женщина. Ты должен быть готов выйти из зоны комфорта, готов меняться, готов полностью открыться.
Ноа фыркнул.
— Вот так речь! Тебе бы открытки сочинять.
Малколм устало вздохнул.
— Ты прибегаешь к сарказму в качестве защитного механизма, поскольку, будучи мужчиной, не привык говорить о чувствах. Мы понимаем. Одно из самых коварных воздействий токсичной маскулинности заключается в том, что она лишает нас способности выражать чувства и быть откровенными с людьми — не только с женщинами, но и с другими парнями. Как часто ты слышал фразу: «Будь мужиком»?
В памяти вдруг всплыла целая серия воспоминаний, почти все из них включали Марша:
«Твоя мама не должна видеть твоих слез. Глава семьи теперь ты».
«Тебе пора повзрослеть и стать мужчиной».
«Мужчины так себя не ведут».
— Тебе когда-нибудь говорили, что настоящие мужчины не плачут? — тихо спросил Малколм.
Ноа коротко кивнул. Ему было так неуютно, словно по телу бегала колония муравьев. Хотелось их смахнуть, прихлопнуть, расплющить, а не изучать.
— Нам всем говорили, — вздохнул Малколм. — Но существует чертовски большая разница между тем, как, по мнению общества, должен поступать настоящий мужчина, и тем, как поступает хороший человек. А хороший человек готов проделать тяжелейшую работу над собой, над своими чувствами, чтобы стать эмоционально крепким партнером для тех, кого любит.
— Но нам не справиться самостоятельно, — подключился Дэл. — Не справиться без помощи друзей.
— Для этого и нужен клуб, — заключил Мак.
Гевин похлопал Ноа по плечу.
— Приятель, мы готовы тебя выслушать и поддержать. Тебе лишь нужно открыться. Расскажи нам о чем-то личном.
— Вы же понимаете, что это все дикость?
— Разве? Или ты просто боишься сменить кодекс мужественности?
Возможно, друзья были правы? Возможно, тот радикальный хипстер, каким себя считал Ноа, в действительности являлся лишь очередным «эмоционально недоразвитым мальчишкой» в обличье мужчины?
— Начни с простого, — предложил Мак. — Нужно время, чтобы научиться открыто говорить с другими парнями, поэтому сперва расскажи что-то не слишком напряжное. То, в чем стеснялся признаться прежде и что…
— Мне нравятся песни из «Моаны», — выпалил Ноа.
Гевин недоуменно заморгал.
— Ты про диснеевский мультик?
— Если собираетесь надо мной насмехаться, то беру свои слова назад!
— Вовсе я не насмехаюсь, Ноа, а лишь уточняю.
— Да, мне нравятся дурацкие песенки из «Моаны», понятно? Особенно когда в начале героиня поет про то, что ее ждет впереди. Врубаю эту песню дома на всю катушку и подпеваю. И при этом ловлю кайф!
Малколм развел руками.
— Спой нам.
Волна жара поднялась от шеи к щекам.
— Черта с два!
— Ладно, — сказал Мак, вставая. — Тогда я спою.
И тут начался кошмар, от которого у Ноа волосы на загривке вздыбились, а на лбу выступили капельки пота, — Мак запел:
— Снова слышу этот шепот прибоя. Кто я?
Где мое сердце — знает лишь одна вода!
Затем к нему присоединился Дэл:
— Сто раз обещала им не спорить, но влечет.
Вновь меня море, как будто я его волна.
И Малколм:
— Каждый новый шаг, каждый поворот.
Каждый след и знак вновь меня ведет.
В мир больших ветров и бездонных вод.
Я хочу уплыть…
И вот уже все парни, за исключением Ноа, пели песню из диснеевского мультика, театрально размахивая руками. Когда она закончилась, раздались всхлипы, и все повернули головы к Русскому — по его щекам катились слезы.
— Красивая песенка, — проговорил он.
— Видишь? — сказал Мак. — Даже Русский все понимает и не боится выражать свои чувства.
Русский широко раскинул руки.
