— Хочу обнимашек.
К нему тут же подошел Мак и крепко обнял широкие плечи.
— Все хорошо, приятель.
— Я вас сейчас немного ненавижу, — сказал себе под нос Ноа.
— Потому что мы правы? — приподнял брови Дэл.
— Нет. Потому что чувствую, будто обязан обнять Русского.
— Ты нас ненавидишь, потому что мы говорим о необходимости работать над собой, а это необычайно тяжело, — возразил Мак, возвращаясь на свое место.
Ноа прижал руки к лицу и надавил ладонями на веки.
— Просто скажите, что мне делать.
— Прочти книгу! — одновременно с раздражением воскликнули друзья.
— Ладно-ладно! Но как дурацкая книга мне поможет? На данный момент мне нисколько не хочется равняться на мужика, бросившего дочь.
— Чем, по-твоему, закончится книга, Ноа? — Малколм походил на учителя, который собирается изречь некую мудрость своим ученикам.
— Ну, раз это любовный роман, значит, главные герои сойдутся и будут жить долго и счастливо.
— Именно! Любовные романы всегда заканчиваются одинаково. И, даже зная концовку, читатели раз за разом берут новую книжку. Почему, как ты думаешь?
— Из-за постельных сцен?
— Нет! — вновь ударил по столу Колтон. — Подумай лучше!
— Из-за пути, который проходят персонажи, — объяснил Малколм. — Именно способ достижения счастья привлекает читателей и делает эти книги особенными и поучительными.
— Путь, — тупо повторил Ноа.
— Не существует более универсальной и жизненной истории, чем та, в которой двое преодолевают препятствия на пути к своему счастью. Но у каждого свой путь, все препятствия — уникальны. Именно в этом особом путешествии мы находим ответы на свои вопросы.
— Давайте вы просто перескажете мне эту книгу? — предложил Ноа полушутя.
— Чтобы она тебе действительно помогла, ты должен прочесть ее сам, — с серьезным видом сказал Мак.
— Продолжай читать, — добавил Малколм. — Твое собственное путешествие начинается прямо сейчас.
Глава тринадцатая
Дорога к дому Вандерпулов заняла от силы минут двадцать, однако Алексис прочувствовала каждую секунду, как во время первой поездки на американских горках. С очередным километром нарастало желание выпрыгнуть из машины на полном ходу.
Когда она наконец припарковалась на подъездной дорожке к дому, внутри все сжималось в тугой узел. Она словно летела в пропасть; над головой нависло предчувствие неминуемой катастрофы, сопровождающееся отчаянным сожалением: «Зачем я на это согласилась?»
И почему не взяла с собой Ноа? Прежде казалось естественным самостоятельно встретиться со своим отцом, с его семьей. Тем не менее как же ей сейчас не хватало присутствия и поддержки друга, который бы непременно ее уверил, что все пройдет хорошо и она справится.
Дом Вандерпулов — двухэтажное кирпичное строение в сдержанном, классическом стиле — расположился в отдалении от дороги на идеально ровной зеленой лужайке под кронами величественных дубов. В окнах с белыми ставнями стояли ухоженные горшки с цветами — яркими красными, розовыми и оранжевыми геранями. На веранде развевался американский флаг. От картинки образцового дома с обложки журнала его отличало лишь отсутствие белого деревянного забора.
Море чувств, одолевающих ее все это время — страх, сомнение, тоска, — затмило новое, знакомое, тем не менее непрошеное, — горькая обида. Этот дом был воплощением маминой мечты — тихий, красивый, безопасный. Она не вылезала с двух работ и сумела накопить лишь на первый ипотечный взнос для их скромного жилища в Нэшвилле.
Подобный же дом требовал богатства, стабильной работы и связей — всего того, чего не было у мамы. Это был фамильный особняк, который символизировал спокойную, успешную, обеспеченную жизнь. В таком доме женщине не приходится переживать, как прокормить детей, в таком доме можно завести собаку, в нем всегда хватает денег на необходимые лекарства, а на детские дни рождения нанимают клоунов, заказывают огромный торт и кучу воздушных шариков.
Рядом с машиной Алексис стояли сияющий седан «БМВ» и внедорожник «Рендж-Ровер», а в гараже виднелись черный «Мерседес» и ярко-красный «Лексус».
Она написала Кэнди о своем прибытии, и та попросила подождать на веранде. Алексис сочла просьбу довольно странной… Хотя, возможно, Эллиотт плохо себя чувствовал и домашние боялись его потревожить? Впрочем, не важно, она лишь хотела быстро разобраться с формальностями и вернуться домой. Поднявшись по лестнице, она вновь испытала приступ ужаса, от которого сжимался желудок, — вот-вот ей предстоит встретиться со своим отцом. Впервые в жизни.
Отцом.
Какое странное, чуждое ей слово.
Кэнди вышла из дома, прикрыв за собой дверь, и нервно сглотнула.
— Привет.
— Привет, — ответила Алексис и недоуменно приподняла брови. — Что-то случилось?
Кэнди вновь тяжело сглотнула.
— Нет, просто… Я хотела сперва сама с тобой поздороваться.
— Ох.
— Вся семья в сборе — мама с папой, мой брат Кейден с женой и детьми. — Она прикусила губу. — То есть наш брат. Постоянно забываю.
— Ничего страшного. Ну что, пойдем?
Кэнди открыла дверь и пропустила гостью внутрь. Из глубины дома раздался приглушенный смех. Алексис неспешно повернулась, разглядывая прихожую, размерами превосходящую ее кухню. Потолок возвышался метра на четыре, над головой висела многоярусная люстра из хрусталя.
Кэнди указала вперед.
— Все в лоджии.
Они прошли вдоль широкого коридора со встроенными книжными полками в современную кухню с большим кухонным островком в центре и стеклянными дверьми, ведущими на аккуратный задний дворик, где виднелся бассейн. Сбоку, отделенная стеклянной стеной, находилась лоджия.
Алексис резко остановилась.
В лоджии были шесть человек. На стильном диванчике сидела элегантно одетая женщина в возрасте, которая с любовью смотрела на двух малышей, играющих на полу рядом с молодой женщиной. По другую сторону дивана расположился мужчина с такими же волосами, как у Кэнди, и широко улыбался. А с мягкого откидывающегося кресла на них гордо смотрел глава семейства — Эллиотт.
Волосы у него наполовину поседели, а кожа на лице выглядела обветренной и вялой, словно от слишком частого пребывания на солнце, только Алексис был отлично знаком этот вид — болезненный вид. Тем не менее он улыбался точно так же, как на фотографии со дня свадьбы, — широко и жизнерадостно. Он производил впечатление человека, который много смеется.
Алексис стремительно развернулась.
— Нет, не могу.
Однако прежде, чем она успела сбежать, из лоджии раздался голос старшей женщины:
