В груди поднялась горячая удушающая волна, он сделал глубочайший вдох и упрямо проговорил:
— Они никак не связаны.
Рядом с ним на диван опустился Русский и закинул руку ему на плечо.
— Он еще одно обещание не сдержал, верно?
— Кто? — хрипло спросил Ноа.
— Твой отец. Он еще о чем-то пообещал в письме, да?
Пожалуй, Ноа следовало возмутиться, что парни, очевидно, прочитали его личное письмо, но сил не оставалось.
— Он обещал, что однажды ты почувствуешь в душе покой, — сказал Колтон. — Но этого не произошло, так?
В голове невольно всплыли слова Марша: «Пока ты не переборешь в себе эту ярость». И его ответ: «Я не переборол свою ярость. И надеюсь, никогда не переборю».
Только Ноа солгал. Он устал злиться. Устал сражаться на чужой войне. Войне, в которую его затащили силой. Войне, которая стоила ему всего. Включая Алексис.
— Нет, — прошептал Ноа. — Я не чувствую покоя.
Признание словно откололось от одного из кусков гранита, которые годами трамбовались где-то внутри.
— Наверное, когда Алексис в тебе усомнилась, тебя это сильно задело?
В горле застыл ком, поэтому Ноа лишь кивнул.
— Боль от предательства побуждает нас делать всякие глупости, — сказал Мак. — Она ослепляет, отключает здравый смысл. Заставляет принимать неправильные решения. Решения, которые в итоге только сильнее нас ранят.
— Например, оттолкнуть любимую женщину, когда она пытается извиниться, — сказал Колтон.
— Или использовать свой гениальный ум для преступных целей, — тихо добавил Малколм.
Русский сжал плечо Ноа.
— На кого ты на самом деле злишься?
— На отца, — вырвалось из самых глубин его естества, ломая и калеча душу. Господи, Ноа злился на отца! Все это время. И даже сам не понимал или отказывался признавать. Пока эта злость едва не отняла у него все.
Русский обнял Ноа, и тот даже при желании не смог бы ему сопротивляться. Не только потому, что друг обладал комплекцией танка, но и потому, что Ноа ослаб и опьянел от внезапного озарения.
— Как же я на него зол, — хрипло проговорил он. — За то, что он остался в армии. У него была возможность уйти на пенсию. Он сам решил отправиться на войну. Он нас бросил. Бросил меня. Я нуждался в нем. А он уехал.
— Он нарушил обещание, — тихо проговорил Колтон.
— Поэтому ты нарушил свое, — голос Малколма прозвучал мягко, однако спровоцировал взрыв в душе Ноа. Внезапно все вокруг обрело ясность. Вся жизнь. Словно пелена рухнула с глаз.
— Я стал хакером не для того, чтобы отомстить за отца, — хрипло выдавил он. — А чтобы отомстить отцу.
Ноа старался сдержать слезы, застывшие на веках, но не получалось. Поэтому ему оставалось лишь дать им волю, уткнувшись в широкую грудь Русского.
— Все хорошо, приятель, — сказал Колтон. — Поплачь. Плачь, пока не почувствуешь себя нормально.
Боже, как же ему хотелось наконец почувствовать себя «нормально»! Ни «хорошо», ни даже «прекрасно». Впервые с тех пор, как в их дом постучался капрал, Ноа был готов почувствовать себя «нормально».
Внезапно распахнулась входная дверь. Ноа сел и, вытирая лицо, отчаянно надеялся, что пришла Алексис — боже, как много ему хотелось ей сказать! Разумеется, сперва он зацелует ее до потери сознания и извинится.
Но женщина, стоящая на пороге, была не Алексис. У Ноа отвисла челюсть.
— Мама?
— Так, хорошо, — выдохнула та, уперев руки в бока. — По крайней мере жив.
Мак поморщился.
— Простите, миссис Логан, надо было вам опять написать, когда мы убедились, что он дышит.
Ноа уставился на друга.
— Вы позвали маму?
— Приятель, ты выглядел реально стремно. Мы переживали, что сами не справимся.
— И правильно, — сказала мама. — Мальчики, кто-нибудь может сходить к машине и принести еду и мой чемодан?
— Чемодан?! — Ноа провел рукой по лицу. — Мам, все в порядке. Парни просто придурки. Не надо было приезжать.
— Будет сделано, миссис Логан, — сказал Колтон и вдобавок подмигнул, что не произвело на маму ровным счетом никакого впечатления. Она лишь закатила глаза.
— Остальные могут пока разойтись, мне нужно поговорить с сыном.
Этот повелительный тон голоса, которым мастерски владели все матери, мог заставить слушаться мужчину любого возраста. Парни ретировались в считаные секунды.
— Прикладывал лед к щеке? — Мама пересекла комнату и встала напротив него. Не дав ему возможности ответить, она неодобрительно заметила: — Ну разумеется, нет.
— Все в порядке, мам.
— Вот что сделаем, — сказала та, игнорируя его, будто он и рта не раскрывал. — Сперва мы тебя вымоем, накормим, а потом ты расскажешь правду об Алексис. Затем мы решим, как все исправить.
Что уж скрывать, от ее слов в груди расползлась теплая волна — от маминого присутствия и от ее твердой уверенности в том, что все можно исправить. Порой даже взрослый мужчина нуждается в маме. И сегодня именно один из таких моментов. Тем не менее ощущение неловкости это не убавляло.
Мама улыбнулась и взяла его лицо в ладони.
— Знаешь, ты так на него похож.
— На кого?
Если она назовет Марша, Ноа без раздумий кинется под ближайший автобус.
— На отца. — Она пригладила его неукротимую шевелюру. — Такой твердый снаружи, а внутри — мягкий и добрый.
Из коридора послышался смешок, за которым немедленно последовал звук удара кулака, а затем обиженное: «Ай! За что?» с сильным акцентом.
Ноа сжал переносицу.
— Он так тобой гордился, — продолжала мама. — Он частенько наблюдал за тем, как ты учишься, качал головой и говорил: «И как только у меня мог родиться такой башковитый парень?» Ты был для него светом в окошке.
И вновь в груди начал образовываться тугой ком.
— Мам, я… я по нему скучаю.
Она улыбнулась, на лице — сожаление, но также надежда.
— Знаю, милый.
— Боюсь, я начинаю его забывать.
— Ох, Ноа…
— Я забыл, что он делал за день до отъезда на войну. Забыл, что мы сказали друг другу при последней встрече. Иногда мне тяжело вспомнить его голос. Я упустил столько времени, злясь на всех подряд и даже не пытаясь разобраться с этой злобой, что начал забывать все хорошее — все по-настоящему важное.
— Ничего ты не забыл. Оно все здесь, — она положила ладонь ему на грудь. — Тебе лишь нужно убрать плохое, чтобы разглядеть хорошее.
Из коридора вновь раздался шум — в этот раз явное шмыганье носом. Мама улыбнулась.
