Пару недель спустя один риелтор настолько меня этим взбесил, что я решил подождать с изобличением лжи и попросил показать мне следующую квартиру. Естественно, потолки в ней оказались выше, хоть он и утверждал, что мне такое не по карману.
– Какие высокие потолки! – воскликнул я. – Ну разве не странно? Вы вроде бы говорили, что потолков выше мне не найти, но гляньте-ка! Удивительно, не правда ли? Можно даже подумать, что вы мне солгали!
Явно разъяренный, но тщательно пытавшийся это скрыть риелтор упорно избегал моего взгляда.
– Они просто выглядят выше, это оптический обман, – вяло и неубедительно пробормотал он
[62].
Примерно в тот же момент Ева позвонила и попросила меня встретиться с ней через полчаса в кафе неподалеку, о котором я никогда даже не слышал. Это показалось мне крайне подозрительным – мы с ней всегда пили кофе в нескольких определенных местах, и вдобавок крайне редко делали это столь спонтанно. Это не говоря уже о том, что накануне она ночевала у меня, и мы виделись с утра. Все это подозрительно совпадало с несколькими неделями бесплодных поисков жилья и ее отказом жить со мной. Короче говоря, я был практически уверен в том, что она пригласила меня, чтобы со мной расстаться. Никаких ссор не было, но я знал, что такое решение она бы, скорее всего, приняла тихо, тайно и без разговоров. В принципе, причин на то, причем веских, у нее было предостаточно даже по моему собственному мнению.
Добравшись до кафе, я обнаружил Еву курящей у входа вместе с одетой в деловой костюм незнакомой мне женщиной постарше. Ева улыбнулась, поцеловала меня и сказала, что хочет мне кое-что показать. Незнакомка в костюме открыла располагавшуюся рядом со входом в кафе дверь, провела нас вверх по двум лестничным пролетам и открыл дверь одной из квартир. Мы с Евой вошли и оказались вдвоем в залитой солнцем кухне. Ева обняла меня, улыбнулась и спросила: – Майкл, хочешь жить здесь со мной?
Мы оба расплакались, и я согласился, даже не осмотрев квартиру и не примерившись к потолкам.
Когда первые впечатления утихли, я вдруг осознал, что, для того чтобы устроить мне этот сюрприз, Ева должна была сама тайно заниматься поисками жилья параллельно со мной. Она слушала мои печальные жалобы и даже не пыталась остановить меня, чтобы я не тратил время попусту. Она заставила меня поверить, что не хочет жить со мной, что не любит меня. Вместо того, чтобы просто порадоваться сюрпризу, я умудрился с отвращением найти обман и ложь в самом романтичном моменте в своей жизни.
Мы с Евой быстро перевезли в эту халупу всю найденную нами на барахолках мебель. В гостиной рядом с моим выцветшим псевдо-викторианским диваном расположилось ветхое фортепиано из какого-то подпольного бара, доставшееся мне задаром на очередной интернет-барахолке. Роль прикроватных тумбочек у нас играли гитарные усилители, на которые мы водрузили по вазе с цветами, а журнальным столиком служила стопка винтажных чемоданчиков. В располагавшейся по центру спальне хватило место только на кровать, так что художественную студию Ева обустроила на кухне – там в углу стояли ее рабочий стол и мольберт, а позади него приютились картины, рисунки и инструменты. Вся квартира была перманентно покрыта слоем постоянно скапливающейся сразу после уборки пыли, на которую мы оба быстро махнули рукой. Наши карандаши Ева как-то сложила в коробочку, на которой красивым шрифтом с завитушками написала «карандаши». Она вообще умела украсить что угодно, просто расписав или разрисовав. Меня потрясали даже самые обычные стикеры-напоминалки, которые она клеила на экран своего компьютера. Иногда в ее отсутствие я просто любовался ее рабочим уголком, словно одним цельным произведением искусства.
Нам часто досаждал постоянный шум улицы за окном (разговоры прохожих, музыка из магнитол проезжавших мимо машин и рев могучих двигателей фур), но этот шум иногда мог даже добавлять нашей жизни романтики. Периодически какая-то из живших по соседству девочек звала под окнами кого-то по имени Ева. «Е» она тянула, как тянут гласные в именах любимых людей – «Е-е-е-ва-а-а-а-а-а! Е-е-е-ва-а-а-а-а-а!». Мы, впрочем, так ни разу и не увидели эту девочку. Но каждый раз при звуке этого имени мне казалось, что кричащая девочка была словно манифестацией моих собственных чувств, слово это не она звала Еву, а я.
Мы с Евой оба привыкли проводить большую часть своего времени в одиночестве и удивительным образом умудрялись следовать своим привычкам, даже живя вместе. Пока я играл на укулеле или писал песни в гостиной, Ева рисовала, писала или играла на кухне. Мы по очереди молчали, давая друг другу сочинять и оттачивать музыкальные навыки, периодически прерываясь на совместные приемы пищи. Вечерами мы чаще всего репетировали или ходили на концерты общих друзей и знакомых.
Через пару месяцев после переезда мы обнаружили необычный видеомагазин прямо за углом. Никакой систематизацией товара в нем и не пахло: на полках просто валялись тысячи DVD-дисков и видеокассет с самым разным содержимым. Большую часть этого разнообразия составляли криво снятые низкобюджетные и любительские фильмы – чаще всего никакие. Мы с Евой иногда задерживались там по часу и даже больше, показывая друг другу совершенно сумасбродные обложки и иногда беря напрокат те, что казались наиболее смешными. Ева называла такие фильмы «трильерами» за постоянные ошибки и опечатки в описаниях; на одной из обложек так и было написано – «трильер». Иногда она мило улыбалась и предлагала: «Давай возьмем какой-нибудь трильер на вечер». В результате мы проводили такие вечера за просмотром очередного дурацкого фильма про монстров с состряпанными на коленке спецэффектами, комментируя сквозь смех все его огрехи. Время от времени в том или ином трильере попадались даже вполне трогательные сцены; как-то раз мы смотрели одно кино, в котором резиновая детская игрушка играла роль огромного монстра-аллигатора – так один из персонажей выдал на-гора настолько сентиментальный монолог, что Ева воскликнула:
– Как так – я смотрю «Убийца Крок 3» и рыдаю! Как мы дошли до жизни такой?
Иногда нам все же хотелось посмотреть что-нибудь действительно стоящее – такие фильмы Ева называла «слезовыжималками» – и тогда мы отправлялись в обычный видеомагазин. Впрочем, что бы мы в итоге ни брали, лично я смотрел кино скорее ради комментариев Евы. Иногда просмотр одной картины занимал у нас несколько часов – настолько часто мы жали на паузу, чтобы обсудить происходившее на экране. Подчас такие разговоры увлекали нас настолько, что мы даже не досматривали сам фильм. Словом, чесать языками мы оба умели отменно.
Иногда мы просто ради смеха записывали каверы на наши любимые песни или даже целые альбомы. Периодически мы делились друг с другом новой музыкой, которую где-то недавно услышали. Вскоре уже не одна сотня песен стала прочно ассоциироваться с нашими отношениями; мы еще смеялись над большинством парочек, у которых каким-то образом оказывалась лишь одна «их песня». Как-то раз, когда мы были в аптеке, я приобнял Еву и сказал:
