Ева пожала плечами; настроение у нее явно испортилось.
– Мне нравится, когда тебе не все равно.
Вернувшись, мы все вмести сели за кухонный стол выбирать фильм для совместного просмотра. Обычно я достаточно четко представлял себе, чего именно мне хочется, но в тот раз я решил, что, дабы понравиться маме Евы, лучше будет дать выбрать фильм остальным. Та, проглядев колонку с афишами в газете, сказала:
– Майклу не нравятся драмы, так что давайте выберем какую-нибудь комедию.
Это заявление меня, мягко говоря, озадачило.
– Я люблю драмы, – возразил я. – Но отдаю выбор вам.
Ева жестко посмотрела на меня, словно я только что допустил большую ошибку, хоть я решительно не мог понять, в чем именно она заключалась.
– Нет-нет, все в порядке, – сказала ее мама. – Посмотрим комедию. Мы знаем, что ты любишь комедии.
– А с чего вы взяли, что мне не нравятся драмы? – поинтересовался я.
– Отлично, пускай будет комедия, – произнесла Ева, сжав под столом мою руку и взглядом приказав мне заткнуться. Видимо, я должен был согласиться с ее мамой и признать, что не люблю драмы, но я просто физически не мог себя к этому принудить. В итоге я решил держать свое мнение при себе и дать им все же выбрать фильм самим. В конце концов мама Евы сделала выбор.
– Как тебе, Майкл? – спросила она.
– Я готов посмотреть с вами все, что пожелаете, – честно ответил я. Ева нахмурилась, и я вновь не понял, из-за чего именно.
– Ну хорошо, – ответила ее мать так, словно я отверг ее кандидатуру, а затем предложила другой фильм.
– Выбирайте, что вам хочется, – повторил я. Ева выглядела уже откровенно разъяренной, и меня это наконец добило. – Прошу прощения, – сказал я. – Я правда пытаюсь играть по правилам этого разговора, но никак не могу их понять! Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит? Вы утверждаете, что я не люблю драмы, потому что сами хотите посмотреть комедию? Когда я сказал, что готов посмотреть любой фильм, который вы выберете, вы отреагировали так, словно я отказался от вашего варианта. Когда я сказал, что мое мнение вовсе не стоит учитывать при выборе фильма, я говорил совершенно серьезно. Я пытаюсь произвести хорошее впечатление, но Ева смотрит на меня как на хама, а я не могу понять, что нужно говорить!
Я уже начал посмеиваться к концу этого монолога, а вот мама и сестра Евы опустили глаза и словно застыли в каком-то непонятном мне ужасе. Стоило мне закончить, как через пару секунд они все бросились меня утешать.
– Все хорошо, идти в кино вовсе не обязательно! Можем развлечься чем-нибудь дома!
Ева поднялась и попыталась вывести меня за собой из комнаты под предлогом чего-то вроде «Слушай, Майкл, я вспомнила, что хотела тебе кое-что показать». Приведя меня в отведенную нам спальню, она сказала:
– Не переживай. Побудь здесь пару минут – я обо всем позабочусь. Да, и еще: когда вернешься, сделай вид, что ничего не было, ладно?
– Они хотят, чтобы я извинился? – спросил я. Люди всегда хотели, чтобы я извинился.
– Вести себя так, будто ничего не произошло, будет вполне достаточно в качестве извинений, – ответила Ева.
Когда я вернулся, фильм был уже выбран и все вновь пребывали в приподнятом настроении.
Позднее, оставшись в гостевой спальне наедине с Евой, я спросил ее о случившемся. Она задумалась, а затем прошептала так, словно разглашала мне военную тайну:
– Мама всегда пытается вести себя так, чтобы всем было комфортно. Вся моя семья пытается вести себя так.
– И как это объясняет ее пассаж на тему того, что мне якобы не нравятся драмы? – спросил я.
Было видно, что Ева никогда и никому прежде не пыталась объяснить, как устроено общение и взаимодействие в ее семье. Меня это несказанно удивляло, поскольку я занимался этим в отношении собственной семьи с завидной регулярностью.
– Если тебе чего-то хочется, нельзя просто так взять и заявить об этом, – сказала Ева.
Я перебил ее возмущенной тирадой.
– Все постоянно только и твердят об этом. О том, что нельзя просить того, чего тебе хочется, или о том, что нельзя раскрывать окружающим свои чувства. Откуда вообще взялось это «нельзя»? Почему нельзя?! Просто возьми да открой рот и пошевели языком и связками!
– Да не в буквальном же смысле не можешь! – фыркнула Ева. – Имеется в виду, что это невежливо.
– Ну хорошо, и как же они, в таком случае, добиваются того, чего хотят от окружающих? – осведомился я.
Ева говорила быстро и уже без пауз, но все еще шепотом.
– Обычно они делают намеки, а ты должен их уловить и уважить их, сказав, что тебе самому хочется того же самого.
Тут Ева все же прервалась, сама, кажется, удивляясь тому, как легко ей далось это объяснение механики общепринятой модели социального поведения.
– Когда мама сказала, что ты не любишь драмы, она, по сути, намекнула, что она сама не хочет смотреть драму. А, спрашивая твоего мнения на тему определенного фильма, она подразумевала, что она хочет на него сходить. Ты должен был активно поддержать любой ее выбор. А твой ответ в духе «смотрите, что хотите» она восприняла как уже твой намек на то, что ты конкретно этот фильм смотреть не хочешь.
– В жизни никогда не слышал ничего более сложного и запутанного, – признался я ей.
Ева засмеялась, забралась в постель и обняла меня.
– Это для тебя сложно, – сказала она. – Для нас это все естественно, как для тебя – поведение твоей семьи.
Несмотря на то, что Ева явно уже смягчилась, я все еще был крайне раздражен.
– Но кому от этого лучше? Кому удобно не иметь возможности открыто выражать свои желания? Знать, что окружающие лишь притворяются, утверждая, что хотят того же, чего и ты? Это ведь жутко!
– С какой стати это жутко? Все просто соблюдают правила приличия! – возразила Ева. – Нет, иногда случаются, конечно, недопонимания, но оно того стоит.
– В каком смысле? – поинтересовался я.
Об этом она тоже явно прежде не думала
[65]. Подумав пару секунд, она ответила:
– Потому что так мы постоянно выказываем окружающим свою заботу и даем им возможность ответить нам тем же.
– А иначе заботу никак не проявить, да? – проворчал я. – Нельзя просто сказать «я тебя люблю», или что-нибудь еще в том же роде?
– Нет! – рассмеялась Ева. – Гораздо приятнее, когда заботу проявляют постоянно, раз за разом.