– Не переживайте за меня, – сказал я ей. – Я сам виноват.
В письме Ева упоминала, что побудет пару дней у своей сестры. Я решил оставить цветы вместе с ответной запиской на кухне, чтобы она увидела их, когда вернется. Однако, поднявшись к себе в квартиру, я обнаружил Еву уже сидящей на диване. Увидев в моих руках завернутый букет, она моментально вскочила на ноги.
– Ты купил мне гортензии? – выдохнула она, крепко обняла меня и сказала, что вернется, потому что все еще любит меня и просто не сможет меня бросить. Сказала, что ее очень тронул мой подарок, что она недооценивала мою к ней внимательность – оказалось, что гортензии были одними из ее любимых цветов. Я тут же честно признался, что выбрал их практически наугад, и что мне просто повезло, рассказал, как плакал, стоя посреди цветочного магазина. И вот мы снова были вместе.
Однако уже через несколько месяцев мы снова стали ссориться, причем еще чаще и пуще прежнего. Я раз спросил Еву:
– Как думаешь – ты стала меня сильнее критиковать потому, что я стал меняться к худшему? Или потому, что мы уже так долго вместе, что теперь тебя стали раздражать вещи, на которые ты не обращала внимания раньше? Или это просто ты сама стала более открыто выражать свое мнение?
– Иногда одно, иногда – другое, временами – третье, – ответила она. – А иногда и все разом.
В конце концов однажды я нашел дома новое письмо, практически идентичное первому. Однако, как и в первый раз, не прошло и дня, как Ева вернулась, заявив, что любит меня, не может без меня и никогда больше от меня не уйдет.
К весне 2007 года Ева уже бросала меня примерно раз в пару месяцев, а то и чаще. Как-то раз в одну из «пересменок» я даже пошутил, что нам, наверное, стоило бы сделать «нашей» песню о том, что лучшее, что есть в расставании – это примирение.
Ева не рассмеялась, а лишь посмотрела на меня печально.
– Мне правда нравится мириться.
Ева с детства страдала ипохондрией. Она рассказывала, как однажды в детском саду подслушала разговор взрослых о СПИДе. Она, конечно же, ни малейшего понятия тогда не имела о том, что это такое, но почему-то решила, что у ее родителей он либо уже есть, либо точно будет. В результате она не спала ночами, ворочаясь в постели и думая о СПИДе; дошло даже до того, что она начала откровенно клевать носом на занятиях. Когда ее мама спросила, что с ней происходит, маленькая Ева разрыдалась и сказала, что не может спать, потому что у нее СПИД. Прошедшие с тех пор двадцать лет немногое изменили в этом отношении – она все еще жила в состоянии практически перманентной паники по поводу наличия у нее рака или любого другого недуга, о котором она только что где-то услышала или вычитала в интернете.
Как-то раз, когда мы лежали на диване, она, положив голову на изгиб моего плеча ближе к шее, спросила, брошу ли я ее, если выяснится, что у нее рак. Я всегда нервничал, когда мне задавали подобные гипотетические вопросы, еще с самого детства, когда меня стал приучать к ним отец. Однако в случае с Евой все обстояло куда хуже и опаснее: неправильный ответ на теоретический вопрос о моем решении несуществующей проблемы вгонял ее едва ли не в полноценную депрессию. И все же я твердо верил в то, что у нее было право задавать вопросы и что я обязан был на них отвечать.
– Ни ты, ни я не можем себе представить наших чувств, мыслей и действий в такой ситуации, – ответил я, вероятно, выдавая своим голосом некоторую степень отчаяния. Ева резко приподняла голову. – Никто не способен спрогнозировать, как поведет себя в такой чрезвычайной ситуации! – продолжил я. – Может, у тебя случится нервный срыв, может, это ты меня в такой ситуации бросишь.
Ева снова легла головой на мое плечо.
– Знаю, – ответила она. – Но все равно мне хотелось, чтобы ты сказал, что никогда не бросишь меня.
К тому моменту она уже научилась прямым текстом сообщать мне, что именно я должен был сказать.
– Ты просишь меня пообещать того, чего пообещать нельзя, – сказал я.
– Но это ведь не ложь, – не унималась она. – Это просто изъявление надежды.
– Вот ответь мне теперь ты, – сказал я. – Забудь про рак и ответь: ты меня бросишь в какой-то момент, даже если у меня не будет рака?
Ева виновато опустила глаза.
– Все-таки, – добавил я. – Ты меня не раз уже бросала, и, заметь, никакой рак в качестве мотива тебе не требовался.
– Ох, Майкл, – вздохнула Ева. Пара капель упала на воротник моей рубашки. – Иногда я просто запутываюсь и теряюсь. Но я никогда всерьез тебя не оставлю.
Эти слова из ее уст прозвучали столь искренне, что я даже почувствовал себя неправым. Я откинул голову назад и стал рассматривать наш жестяной потолок.
– Я люблю тебя, – добавила она, – и всегда буду любить.
Теперь пришла уже моя очередь расплакаться. Я крепко прижал ее к себе, отчаянно веря в ее обещание и зная, что она не сможет его сдержать. Она подняла голову и улыбнулась мне.
– Вот видишь? Проще простого.
Воровская честность
Дело было около трех утра – я стоял в одиночестве на безлюдной загаженной платформе в Бауэри и ждал поезда. В какой-то момент я обратил внимание на блондина в заляпанной чем-то оранжевым белой футболке – тот быстро шел по направлению ко мне, держа одну руку за спиной. Надув губы и выдвинув челюсть, чтобы меня напугать, он сказал:
– А ну-ка пойдем, прогуляемся.
Несмотря на все его усилия, выглядел он скорее очень напряженным, нежели опасным. Я уже собирался сказать ему, что честность и открытость чувств вызывают гораздо большее уважение, нежели напускная крутость и мужественность, но тут он толкнул меня в плечо, развернув к себе спиной, и пихнул в спину, приказывая идти вперед.
Денег у меня с собой не было. Я слышал, что грабители часто убивали жертв с пустыми кошельками, но мне казалось, что в этой ситуации больше пострадает как раз мой грабитель, оказавшись в результате своих действий за решеткой. Я посчитал, что ответственность за предотвращение печальных последствий для нас обоих лежала на мне.
– Пока ты еще не начал, – предупредил я, – имей в виду – денег у меня нет.
– Заткнись и шагай, – ответил грабитель.
Второй части его приказа я подчинился, но вот заткнуться было выше моих сил.
– Как же все привыкли к тому, что им лгут! – продолжил я, обильно жестикулируя и повышая голос. – У меня очень честная семья, я всего дважды в жизни лгал, и все равно никто мне не верит!
Грабитель все еще подталкивал меня дальше, к концу платформы. Я начал распаляться.
– Наверняка же большая часть людей лгут, когда говорят, что у них нет денег, так ведь? Вот ты и решил, что и я туда же. Все следуют одному и тому же скучному сценарию: ограбленный лжет, хоть и знает, что ему все равно не поверят, грабитель, естественно, и не верит, и так до тех пор, пока ты не оказываешься в тюрьме из-за пустого бумажника.
