Лишь заговорив снова, я осознал, что рыдал навзрыд – слова еле выходили у меня изо рта, а охрипший голос ломался на каждом втором слоге.
– Послушай, – сказал я, – я понимаю, что ты сейчас стоишь перед очень тяжелым выбором. Ты можешь решить, что я сбрендил, а ты сам кругом прав, и тогда тебе не придется смиряться ни с чем неприятным относительно себя самого. Кстати, для справки – раз уж я сбрендил, то уж наверняка ты как-то с этим все же связан. А можешь решить, что, возможно, к моим словам все же стоит прислушаться.
– Это называется «эмоциональный шантаж», – ответил отец спокойным голосом без тени волнения. – По-твоему, я должен считать твое мнение априори ценным просто потому, что ты мой сын? Уж прости, но я не могу вот так взять и будто по мановению волшебной палочки поверить в то, в чем ты хочешь меня убедить.
Повесив трубку, я сказал Еве:
– Он сказал мне все то же самое, что я когда-то говорил тебе. Видимо, это мое кармическое наказание – теперь точно те же самые слова сказали мне. Что ж, кажется, мои реплики тоже не блещут особой оригинальностью по сравнению с речью окружающих.
Ева тепло улыбнулась мне.
– Ну, вот это точно оригинальное заявление, – сказала она.
Девочка, которая кричала: «Волки!»
Отправка рукописи родителям так ничего во мне и не изменила. В результате наши с Евой «расставания» дошли до того, что она бросала меня и тут же возвращалась уже каждые несколько недель. Иногда она объясняла мне, почему именно, а иногда просто пропадала на некоторое время и не отвечала на звонки, а потом утром оказывалась в моей постели и говорила о том, как она меня любит. К тому моменту она уже хотя бы по разу бросала меня по следующим причинам:
✓ Она подозревала меня в том, что я изменяю ей со скрипачкой из нашей группы.
✓ Она не считала уроки игры на укулеле, вопреки моим доводом, нормальной работой.
✓ Я недостаточно серьезно относился к ее уверенности в том, что у нее рак мозга.
✓ Она не хотела заставлять меня лицезреть ее неизбежную смерть от этого самого рака.
✓ Я раскритиковал аранжировку одной из ее песен.
✓ Она хотела снова поехать в семейный лагерь, а я – нет.
✓ Ей было грустно, и она не хотела ехать на свадьбу, приглашение на которую мы уже приняли, а я предложил поехать без нее, вместо того чтобы остаться дома и утешать ее.
✓ Она периодически влюблялась в других людей, а значит, мы не могли быть вместе.
✓ Я недостаточно ее ревновал.
✓ Я слишком рационально относился к ее влюбленностям.
✓ Когда мы смотрели «Непристойное предложение», я одобрил секс героини Дэми Мур с героем Роберта Редфорда за миллион долларов.
✓ Меня слишком мало пугала и печалила сама концепция смерти.
✓ Она отвратительно себя со мной вела и не хотела, чтобы я связывал свою жизнь с таким чудовищем, как она.
Все прощальные письма Евы я сохранял на память. Как-то раз я показал ей стопочку таких писем – там было штук десять или больше. Я пытался дать ей их в руки, но она отпиралась.
– Как много, – произнесла она в ужасе. – Я и не думала, что их так много.
– Кстати, они все практически идентичны, – сказал я. – Словно копии одного и того же письма.
Ева подавленно смотрела в пол, сцепив свои маленькие руки.
– Каждый раз, когда я тебя бросаю, ощущения такие же, как в первый.
Как-то Ева поехала на выходных в Бостон к семье, а я пригласил пару наших общих друзей к себе на просмотр третьей части «Кошмара на улице Вязов». Когда все собрались, я явственно почувствовал в воздухе гнетущее напряжение и спросил, все ли в порядке.
– Ты сам-то в порядке? – спросил один из них.
– Да, – ответил я. – С чего мне не быть в порядке?
– Мы вчера видели Еву, – сказал он. – Она говорит, что вы расстались, и мы подумали, что ты потому нас и пригласил.
Я тяжело вздохнул.
– Так, ладно, подождите секунду.
Я прямо при них достал телефон и позвонил Еве
[76]. Я совершенно не был уверен в том, что она снимет трубку, но в тот раз она все же ответила.
– Ой, прости, – сказала она, – вчера я натолкнулась на ребят по дороге к автобусной остановке и так была зла на тебя, что сказала им, что мы расстались. Потом мне полегчало, и я решила, что мы не расстаемся, а им я об этом сказать забыла, – Ева вздохнула. – Какая же я дура. Можешь, пожалуйста, передать им мои извинения за ложную тревогу?
Повесив трубку, я обернулся к друзьям.
– Все в порядке, – сказал я. – У нее, видимо, просто было плохое настроение. Она просила передать извинения за ложную тревогу.
Я явственно чувствовал, что мне никто не поверил.
Пару месяцев спустя, вернувшись из очередной поездки к своей семье, Ева заявила мне, что сняла в Бостоне квартиру и больше не вернется, что между нами все кончено. Уже ставшего привычным письма с признанием в любви не было – в тот раз она просто села за наш рукодельный стол и холодно потребовала, чтобы я позвонил своим родителям и сообщил им, что мы расстались.
– Но ты ведь снова передумаешь, – возразил я.
– Я уезжаю в Бостон, – ответила она. – Смирись с этим.
– Они очень расстроятся, – сказал я. – Ты правда хочешь, чтобы им пришлось пройти через все это только для того, чтобы я потом опять им позвонил и сообщил, что мы снова вместе?
Однако продолжать настаивать на неискренности ее чувств казалось мне неуважительным, так что я сел за стол, позвонил отцу и, плача, сообщил ему, что мы с Евой расстались.
– Боже мой, – сказал папа и расплакался сам. – Ты, должно быть, убит горем. Я ответил, что да – я был убит горем.
– Он плачет, – сказал я Еве, прикрыв рукой телефон.
– Я так хотел, чтобы она стала матерью моих внуков, – сказал отец.
Это я тоже передал Еве.
– Говорит, что очень хотел, чтобы ты стала матерью его внуков.
– Надеюсь, она не порвет с нами совсем, – произнес папа. – Я сам ей позвоню и поговорю с ней.
– Папа сам тебе позвонит и спросит, не порвешь ли ты с нами совсем, – передал я.
Разговор вышел недолгим. За ним последовал точно такой же, но уже с мамой.
– Но почему? – спросила мама. – Из-за чего же вы расстались? Вы ведь любите друг друга!
