Загудели моторы. Один за другим собравшиеся разъезжались по домам: перекусят, примут ванну и возьмутся за старое.
— Жду! — напомнила всем Лил Ноленд.
Лил Ноленд — брюнетка, кожа — как у мексиканки.
Та, которая говорила когда-то о печали Дональда, была блондинка, такая светлая, что казалась совсем белокурой. Тоненькая блондинка, с продолговатым и, несмотря на неполные шестнадцать, уже серьезным лицом.
«Маленькая мама»…
Так называли ее там, в Айове, где папаша Эшбридж держал лавку, торговавшую всякой всячиной: бакалеей, скобяным товаром, огородной рассадой, удобрениями, готовым платьем. В Эшбрионе была всего одна улица, и магазинчик папаши Эшбриджа располагался на самой середине ее, являясь, так сказать, центром и душой поселка. Дом был деревянный, одноэтажный, с верандой со стороны фасада; на этой веранде вечно торчали мужчины — пили пиво или жевали резинку, развалившись в качалках.
Родители «маленькой мамы» жили у самой околицы, в последнем на улице доме, кое-как сколоченном из старых досок, рифленого железа — словом, из того, что удалось подобрать на свалках, и слишком тесном для целой кучи — не то восемь, не то девять — ребятишек, калеки-матери, прикованной к инвалидному креслу, и почти всегда пьяного отца.
Фамилия их была Додсоны, девочку звали Милдред. Ходила она обычно босиком, в цветастом ситцевом платье, слишком просторном для такого худенького тела.
Тем не менее на несколько недель она стала подружкой Пи-Эм. Тогда ему, кажется, шел только шестнадцатый. Он был не из ранних: девушки еще вызывали в нем робость. Милдред оказалась первой, которую он повел в кино в соседний поселок Ферфилд.
Она никогда не смеялась. Дональд, которому едва стукнуло четырнадцать, был ростом с брата и на вид одних лет с ним.
— До чего же твой брат печальный…
Все это вспомнилось теперь Пи-Эм. До этого дня никто не замечал, что вид у Дональда печальнее, чем у других. Пи-Эм пропустил тогда эту реплику мимо ушей. Вскоре он опять стал ходить в высшую школу
[14] в Ферфилде, а затем уехал — уехал всерьез, на семнадцать лет, и начисто забыл о Милдред, которую и поцеловал-то в темноте всего раз-другой.
Много позже брат написал ему, что женится. Выбрал он именно Милдред.
Любопытно, правда? С тех пор прошло двадцать лет, Санта-Крус разливалась неизвестно сколько раз, и надо же! Дональд оказывается у него, Пи-Эм, в комнате для гостей, а Милдред с детьми ждет мужа в Ногалесе, по ту сторону границы, за проволочной изгородью!
Пи-Эм больше ее не видел. Не видел он и детей — двух мальчиков и девочку; не знал даже, как их зовут.
Поразительно, однако, каким тоном маленькая миссис Ноленд говорит о Дональде, которого и видела-то лишь мельком. Она тоже первым делом подумала, что у него печальный вид. А ведь Лил Ноленд не из тех, что интересуются мужчинами. Муж у нее, правда, ничего особенного собой не представляет. Парень хороший, но явно ей не пара. У них есть дочка: сейчас она проводит каникулы где-то у моря, в Калифорнии; зимой живет в Тусоне — учится там в школе.
«Видно, все-таки заинтересовалась».
Пи-Эм не ревновал. Кто же ревнует к родному брату? И разве он испытывал ревность, когда узнал, что Дональд женится на Милдред?
Он тронул машину с места. Очень умные женщины — а Лил Ноленд из таких — удивительно быстро раскусывают мужчин. Почему, например, ничего не зная о Дональде, она сразу засомневалась, когда Пи-Эм заявил, что тот занимается бизнесом?
Какой там бизнес! С Дональдом совсем скверно; он неудачник. Другого слова не подберешь. Все в жизни прошляпил. А вот Пи-Эм ничего не сбило с пути, который он честолюбиво наметил себе.
Машину он, как обычно, оставил во дворе, осмотрел загон, проверил, все ли лошади на месте, потом распахнул дверь и разом нахмурился. В кухне, откуда тянуло вкусным запахом кофе и бекона, слышались голоса. Прежде чем его присутствие было замечено, прошло несколько секунд — ровно столько, сколько нужно, чтобы обменяться двумя-тремя фразами. Слов он не разобрал. Почему этого оказалось достаточно, чтобы у него сложилось впечатление, что собеседники успели подружиться и теперь весело болтают о чем попало?
Нора уже встала. А ведь обычно, уснув на рассвете, она ни за что не поднимется раньше полудня. Случается, весь день проводит в постели. С неподражаемой, только ей свойственной ленью она предпочитает обойтись вообще без еды, чем включить электроплитку и сварить себе яйца.
Так вот, она уже на ногах. Запуская мотор, он, видимо, разбудил ее, и у нее хватило духу встать с постели. А может быть, она услышала, что проснулся Дональд?
— Как там на реке? — поинтересовалась Нора. — Уже не проехать, да? Я звонила Смайли, и они сказали…
Она сразу заметила, что Пи-Эм раздражен. Как он ни старался держать себя в руках, раздражение все равно вырывалось наружу. В кухне сидел его брат. На нем были вчерашние, теперь уже просохшие брюки и свежая накрахмаленная до хруста рубашка: Нора, без сомнения, взяла ее из мужнего гардероба. Обутый в домашние туфли Пи-Эм, он следил, чтобы не пережарились тосты.
На кухонном столе уже стояли приборы для всех троих. В посудомойке громоздились стаканы, убранные из гостиной.
— Кажется, Рауль все-таки перебрался на своей лошади, — добавила Нора.
У них в долине и не выходя из дому можно быть в курсе самых незначительных происшествий. В каждом доме, на каждом ранчо без устали трещит телефон.
— Что с тобой? — спросила Нора, посмотрев на Пи-Эм.
— Со мной? Ничего.
Нет, врать не стоило: Нора, пожалуй, еще умнее, чем миссис Ноленд. Правда, ум у нее несколько иного склада. Отец Лил Ноленд имел три ранчо в Мексике, был совладельцем рудников в Дугласе и даже предприятий в Европе. Лил еще ребенком объездила весь мир. Училась в Париже и в Швейцарии. Владеет французским, испанским и немного итальянским. Унаследовала в качестве единственной дочери все отцовское состояние, но живет так же скромно, как любая женщина в долине.
В доме у нее жуткий беспорядок — такого нигде, пожалуй, не встретишь.
Нора тоже богата — не так, как Лил, но все-таки богата: Честер Мак-Миллан, первый ее муж, оставил ей это ранчо и акции многих предприятий в Тусоне и Ногалесе.
Разница между ними, вероятно, в одном: Нора сознает, что у нее есть ум, вкус, образование, а маленькая Ноленд не придает всему этому никакого значения.
Тот же нюанс чувствуется и в их отношении к мужьям. Думать об этом неприятно, Пи-Эм предпочитает не думать об этом вовсе, но, в сущности, они с Нолендом почти в одинаковом положении. И тот и другой женились, не располагая мало-мальски серьезными деньгами.
В Лэрри Ноленде есть что-то от быка и барана одновременно. От быка — размеры и неистовость в минуты срывов. От барана — покорность в обычных житейских обстоятельствах, особенно когда рядом Лил.
