— Поможешь ему?
— Разумеется.
В голосе Эмили не было никакой нежности. Он звучал слишком отчетливо и поэтому безлично.
— А справишься?
— Не сомневаюсь.
— Тут мало не сомневаться.
Будь он один, его бы наверняка прорвало. Она что, тоже собирается учинить ему допрос? Что они оба о нем думают? Почему не доверяют ему? Считают его способным черт знает на что?
— Я сделаю все возможное и невозможное, а справиться в моем положении не так уж трудно.
— Он должен перебраться. Понимаешь, должен.
— Прекрасно понимаю.
— Позови его.
Дональд, приросший к месту, по-прежнему смотрел брату в глаза и, казалось, угадывал, что говорит Эмили. Пи-Эм был почти уверен, хотя и не подтвердил бы этого под присягой, что, как только сестра потребовала Дональда к аппарату, брат медленно двинулся вперед.
О том, чтобы устроить скандал у Нолендов, не может быть и речи. Ему нельзя позволить себе ни одного лишнего слова. Пи-Эм нехотя протянул трубку Дональду. Когда тот перехватил ее, рука его дрогнула. Он наклонился, глухо бросил:
— Алло…
И больше ничего не сказал, только время от времени повторял «алло». Это было долго и однообразно. Женщины смолкли — невольно и словно невзначай. Черты Дональда выражали предельную сосредоточенность, рука, стиснувшая трубку, побелела от напряжения, но ни один мускул в лице не дрогнул, и брат — для приличия, разумеется, — не отрывал глаз от Пи-Эм.
— Да… Да…
Эмили говорила длинными фразами, которые, как многоточия, отделялись иногда друг от друга грозовыми разрядами. В любой другой стране, кроме, пожалуй, Англии, подобный разговор был бы немыслим из-за подслушивающих устройств. Здесь полиция не могла подключиться к линии; Эмили, зная это, говорила без остановки, и только Дональд, застыв в прежней позе, не замечал, что звонок слишком затянулся.
— Благодарю, — выдохнул он наконец.
Пи-Эм надеялся, что сестра попросит снова позвать его и сообщит о результатах переговоров, но ничего подобного не последовало. Дональд положил трубку и, проявив необходимое самообладание, повернулся к миссис Ноленд.
— Извините, пожалуйста, — пробормотал он.
— Да бросьте вы! За что?
Губы Дональда дрожали. Он непроизвольно обвел комнату взглядом, и Пи-Эм догадался, чего ищет брат — стакан с чем угодно, только бы покрепче. На мгновение он испугался, что Дональд схватит его фужер, который был еще наполовину полон, но брат, сделав над собой усилие, лишь облизнул языком пересохшие губы.
Как он ни силился скрыть волнение, оно было настолько очевидным, что Лил Ноленд не удержалась и спросила:
— Надо думать, ничего плохого?
А эта зараза миссис Поуп прошипела Пи-Эм в самое ухо:
— Он женат?
Почему они все, особенно бабье, так пекутся о Дональде? Что в нем особенного, с их точки зрения? Не будь на нем вещей Пи-Эм, он выглядел бы как любой мелкий служащий, который одевается в магазинах, торгующих в кредит. Он, конечно, бледен, но лишь потому, что два года провел взаперти — в буквальном смысле слова. Как бы перетрусили все эти бабенки, если бы им неожиданно сказали правду!
— Пэт!
Дональд спохватился, но слишком поздно: миссис Поуп услышала и запомнила. Теперь она, того гляди, сама назовет Пи-Эм Пэтом — хотя бы для того, чтоб позлить.
— Извините, сударыня…
Дональд обращался к миссис Ноленд. Та поправила:
— Я называю вас Эриком. Значит, для вас я Лил.
Дональд был не способен на это, и теперь Пи-Эм понимал его. Бедняк, которого сорок лет приучали к смирению, он не мог вот так, запросто, начать называть по имени владелицу подобного поместья.
— Вы разрешите мне поговорить наедине с… Пи-Эм?
— Ради бога. Устраивайтесь, где хотите. Если надо, можете запереться. Надеюсь только, вам не сообщили ничего плохого?
Дональд — это чувствовалось — попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась, и он еще больше заинтриговал женщин. Ну как? Он достаточно для них печален? Достаточно «интересен»? Вот уж заработают языки после их ухода! Хитро придумано! Все выглядит так, словно Дональд не может ждать. Премило они, уходя, будут выглядеть, особенно Пи-Эм: ведь это же он ввел Дональда в здешнее общество; нет, не ввел — навязал.
Опять лило, но вокруг патио шла крытая галерея, куда не попадал дождь.
Метров через десять Дональд остановился, все еще не решаясь заговорить.
Чтобы дать ему прийти в себя, Пи-Эм раскурил сигару, и Дональд наконец выдавил:
— Мне надо позвонить Милдред.
— Адрес знаешь?
Дональд задыхался. Они стояли на середине галереи, и Пи-Эм казалось, что у брата головокружение: все его крупное тело била дрожь.
— Она там с ума сходит. Истратила последние деньги на разговор с Эмили.
Лицо у Пи-Эм было жесткое, но он молчал: лучше ничего не говорить, иначе он скажет слишком много — его прорвет.
— Она ждала меня гораздо раньше. Не представляла себе, что я могу так задержаться. Ей что-то приснилось, и она перепугалась.
Теперь еще и сны! Женские сны! Вот до чего дошло!
— Судя по всему, она и дети вот уже несколько дней попеременно дежурят около изгороди.
Может быть, даже стоят, уткнувшись в нее лицом? Кто знает, не было ли там кого-нибудь из них вчера, когда Пи-Эм проезжал через ворота?
— Я должен ей позвонить.
— Номер знаешь?
— Ногалес, один-ноль-три. Это пансион для семейных. У них комната на четверых. Мальчик спит на коврике.
— Это все Эмили тебе рассказала?
— Да.
— Очень полезные сведения, не так ли?
— Что ты хочешь сказать?
Зачем углубляться? Их разделяет пропасть; он, Пи-Эм, и вся долина — с одной стороны; с другой — люди вроде Эмили, Милдред, мальчика, спящего на коврике. Очевидно, им зачем-то нужно довести Дональда до белого каления, хотя Дональд и без того способен на любые глупости.
И он таки наделает их здесь. А расхлебывать все — ему, Пи-Эм.
«Он должен перебраться. Понимаешь, должен…» — приказала Эмили.
По какому праву? Только потому, что прятала Дональда у себя? Пи-Эм сделал то же самое, и это особенно похвально: потерять он рискует больше, чем сестра; к тому же он не одинок — у него есть обязательства. Она дала денег? Он тоже даст. Дальше что?
— Давай позвоним от тебя, ладно?
— А ты не можешь подождать, пока все разъедутся?
Вот тут Дональд взял безапелляционный тон — и взял решительно. Он произнес всего одно слово, и Пи-Эм мог бы поручиться, что в голосе брата прозвучала угроза.
