Что, собственно, наговорил Дональд? Пи-Эм не мог бы точно повторить слова брата. Но в них было нечто дьявольское, потому что, не выдвинув ни одного конкретного обвинения, тот обошелся с ним как с последней дрянью.
Но ведь он, Пи-Эм, всегда был порядочным человеком. Вот и на этот раз он искренне хочет помочь брату и особенно Милдред. Это не терпит отлагательства. Она во что бы то ни стало должна завтра утром получить деньги. Сейчас Дональд оживленно беседует с миссис Ноленд, а та преследует тайную цель — отобрать у собеседника стакан с виски.
До Пи-Эм донеслось:
— Признайтесь, у вас большие неприятности, и вы пробуете забыться.
Это глупо. Женщины всегда глупеют, когда им взбредает в голову разыгрывать из себя утешительниц. С Пи-Эм ни одна из них не брала на себя эту роль. Правда, он всегда стеснялся откровенничать с ними.
— Вы думаете, что, если будете пить, вам это удастся?
Дональд, казалось, решил разыгрывать всех подряд. Вместо ответа он залпом осушил стакан и блаженно улыбнулся.
Еще немного, и дело примет скверный оборот. Лишнее слово, малейшая бестактность, и Дональд сорвется с цепи, как совсем недавно сорвался на минуту в разговоре с Пи-Эм. Он ненавидит всех этих мужчин и женщин. Он зол на них за то, что они богаты, живут в просторных домах, имеют машины, лошадей и беседуют о том, как их дети проводят каникулы в Калифорнии, а Фрэнка, попытавшегося стать чистильщиком обуви, избивают мексиканские мальчишки.
К тому же у него на глазах идет партия в покер, где ставки исчисляются суммами, каждая из которых обеспечила бы его семью на несколько лет.
«Я должен подумать…»
Способ переслать деньги Милдред, точнее, внести за нее плату сеньоре Эспиноса. Он знал эту улицу: немощеная, она поднимается вверх по холму, неподалеку от квартала публичных домов, и в дождь заливающая ее вода скатывается вниз по глубокой канавке.
— Он поклялся мне, что совершенно спокоен. И знаете, почему он не в себе? Из-за женщины!
Подумать только! Лил Ноленд, самая здесь умная из всех, всерьез принимает такую чушь. И каждому сообщает:
— Это из-за женщины…
А рот Дональда уже кривит дурацкая самодовольная усмешка: он всегда улыбается так, когда пьян. Походка у него стала неуверенной. Как будто выставляя себя напоказ, он расхаживает по середине гостиной. На ходу хватает оказавшиеся под рукой стаканы и с отвратительной жадностью опустошает их, всем своим видом показывая, что плюет на окружающих, и напоминая собой пса, который держит в зубах кость и как бы приглашает: «А ну, попробуйте отнять…»
«Я обязательно должен…»
Мысли Пи-Эм путались: он слишком много раз взбадривал себя бурбоном. Вся компания изрядно выпила.
Он должен… Что, собственно, он должен? Кто там завел разговор насчет того, чтобы посмотреть на реку? Вот весело будет, когда их машины увязнут в грязи у съезда с дороги! Идиот Кейди уверяет, что стоит ему захотеть, и он перелетит реку на своем самолете: у него есть туристская машина, на которой он летает удить рыбу в озерах поблизости от Большого Каньона.
— Кому охота махнуть в Ногалес?
Жена его, видя, в каком он состоянии, умоляет приятелей не соглашаться.
— Кроме того, у нас на ранчо, по-моему, не осталось горючего.
Муж напустился на нее. Началась перебранка.
— Летим со мной, и я тебе докажу, что бензина хватит отсюда до самого Мехико.
Слишком много людей говорили одновременно, расхаживали взад и вперед, призывали друг друга в свидетели. Атмосфера спокойствия и достоинства сохранялась лишь вокруг игроков в покер, но они выпили не меньше остальных и, закончив партию, в свой черед тоже разбушевались.
Дональд, окруженный кольцом женщин, предлагал им немыслимое пари на баснословную сумму: он берется переплыть реку при условии, что Пи-Эм…
Дженкинс, в накрахмаленном смокинге, свежий, отдохнувший — он успел, вероятно, вздремнуть, — с улыбкой внес в гостиную свой поднос.
VI
Сперва это было, пожалуй, даже приятно. Все тело у него ныло, и он вдавливал его в матрас — сладострастно, до боли, как нажимают на порченый зуб. Он еще не отдавал себе отчета в том, что лежит на своей постели. Ему снился сон, эротический и сентиментальный одновременно, сон, в котором партнершей была Лил Ноленд, но до неузнаваемости не похожая на подлинную… Лишь когда его потянуло придать видению осязаемые формы, он мало-помалу начал возвращаться к действительности. И по мере того как он стряхивал с себя дремотное оцепенение, чувственная радость все быстрее сменялась отчаянной ломотой в каждом суставе, а пустота в черепе становилась все более головокружительной и звенящей.
Первое, что он расслышал, был редкий равномерный стук: это в ванной падали из душа крупные капли. Значит, кто-то принимал душ? Уж не он ли сам? Нора не пошла бы к нему в ванную. Дональд — тоже.
Еще через мгновение он сообразил, что дальше будет хуже, и на мгновение вознамерился заснуть. Нет, поздно. Ему уже полезли в голову всякие вопросы.
Прежде всего, как он очутился у себя в постели? Глаз он не открывал — им было больно от света, но он понимал, что кровать — его собственная; он успел ощупать и опознать спинку и борта. Затем провел рукой по груди и убедился, что совершенно гол.
Ему и раньше случалось напиваться до бесчувствия, но чаще всего он просыпался нераздетым, лежа поперек кровати, а то и на коврике.
Не Нора ли стащила с него все? Может быть, ей кто-нибудь помогал? Дональд?..
Разматывать цепочку дальше ему отчаянно не хотелось. Не успев еще припомнить в точности, что вчера наговорил и наделал, он уже ясно сознавал, что явь ожидает его неприятная. Какое там неприятная — унизительная! Это опасение не оставляло его даже во сне.
Кроме капель, падающих из душа, кругом ни звука. Дождь перестал. Судя по тому, что сквозь сомкнутые ресницы Пи-Эм пробивается свет, день солнечный. Долорес, их служанки, на кухне нет. Неужели еще не появилась? Экий он, впрочем, дурак. Она у себя в Тумакакори, на другом берегу реки, так что несколько дней придется обходиться без прислуги. Весело, нечего сказать, особенно когда в доме такой беспорядок, а у Норы наверняка дурное настроение.
Он знал, что она зла на него. Неизвестно откуда, но знал. Нет, она злится не за то, что он напился, — это с ней самой бывает, а за то, что он набезобразничал. Все на него злятся. Последним его вчерашним впечатлением было чувство стыда и одиночества в атмосфере всеобщего осуждения.
Он должен безотлагательно сделать что-то важное, жизненно важное, но что? Весь вечер он только об этом и думал. А теперь никак не может вспомнить.
Такого мерзкого похмелья у него никогда еще не было. Ему ни за что не встать, шагу не сделать. Услышав, как Нора встанет, он застонет, чтобы привлечь ее внимание. Она принесет ему большой стакан с раствором минеральной соли, положит на лоб пузырь со льдом.
