В доме было сыро, везде гуляли сквозняки, и, щелкая на ходу выключателями — ему захотелось зажечь все лампы, — Пи-Эм инстинктивно обшаривал глазами каждый закоулок.
— Ты по-прежнему собираешься отправиться на поиски верхом?
— Да.
— Не забудь, у него с собой целая бутылка виски. Советую первым делом поужинать. Ты же с утра ничего не ел.
Такое случалось с ними обоими довольно часто. Это лучшее средство от перепоя.
— Что тебе дать?
— Кусок ветчины и стакан пива.
Он опустился в кресло и сразу почувствовал себя по-настоящему больным; Нора собирала ужин и накрывала столик.
— Знаешь, что я думаю? Если ты выедешь сейчас, тебе обязательно встретятся машины и люди спросят себя: куда это он собрался? К тому же на улице хоть глаз выколи. Луна взойдет не раньше одиннадцати. Тогда и небо, может быть, прояснится. Я бы на твоем месте приняла две таблетки аспирина и поспала. Тогда всю ночь будешь свеж.
Вот так начали разворачиваться события. Пи-Эм разделся, проглотил аспирин, лег, поставил в головах будильник и мгновенно погрузился в омраченный кошмарами сон.
Тем не менее он отчетливо сознавал, что рядом, у лампы, сидит Нора и, покуривая, листает журнал. Потом на улице раздался негромкий гудок, послышались шаги, обрывки фраз. Он узнал голос Лил, но долго не мог решить — снится ему это или маленькая Ноленд действительно появилась у них.
— Он спит?
— Да. Совсем раскис. Что у тебя?
— Ничего. Просто удрала на минутку из дому. Этого не заметят — все слишком возбуждены.
— Что-нибудь новое?
— Когда вы расстались с нами у реки, все шло относительно спокойно. Затем Лидию Поуп прорвало: она заявила, что привозить таких людей в долину — преступление, что она не вернется домой, пока не узнает, вооружен беглец или нет.
Дверь была открыта. Пи-Эм уже не спал, но и потребности сообщить об этом тоже не испытывал.
— Ты знаешь, как бывает в таких случаях. Все по очереди поддали жару. Смайли рассказал об одном заключенном, бежавшем из Флоренса: за ним охотились двое суток, прежде чем сдали его в полицию.
— Понятно, — сказала Нора. — Дальше.
— Увидев, что они теперь не расстанутся, я пригласила всех к нам. Я не думала, что они с ходу опять начнут пить. Наоборот, надеялась их унять.
— Они еще у вас?
— Да. Отправили Фолка домой — пусть посмотрит, в ящике ли револьвер.
— Он вернулся?
— Да.
— Оружие на месте?
— Нет.
— Фолк уверен, что револьвер не исчез раньше?
— Говорит, что уверен. Он вполне серьезен. Держится спокойней всех. Сказал им: «Носить револьвер в кармане еще не значит стрелять из него. Вот я, например, восемь лет свой храню и ни разу в ход не пустил».
— Что они решили?
Как странно, лежа в темной спальне, слышать рядом, в освещенной гостиной, эти женские голоса, такие деловые и в то же время испуганные!
— Наконец спросили совета у Пембертона. Они почти все помощники шерифа, но он состоит им уже больше тридцати лет и, кроме того, дружит с начальником полиции.
«Если этот человек преступник или хотя бы просто опасен, — изрек Пембертон, — наш долг, безусловно, состоит в том, чтобы обезвредить его».
— Он позвонил в Ногалес?
— Еще нет. По-моему, вообще не позвонит. Они ведь будут страшно горды, если сами изловят и передадут в руки полиции опасного злоумышленника.
— В каком состоянии ты их оставила? Что они делали?
— Пембертон позвонил домой, чтобы ему прислали Рауля.
— Почему Рауля?
— Потому что Рауль лучше всех знает долину. Смайли предложил свою собаку.
Смайли держал большую, невероятно злобную овчарку, кидавшуюся на дверцы машин и норовившую отхватить вам на ходу руку.
— Собаки… — пробормотала Нора.
— У Пембертона дог.
— А у Лидии Поуп мерзкий шпиц!
— Напрасно шутишь. Она всерьез набивалась с ним — у него, мол, несравненное чутье. Ты спрашиваешь, в каком они состоянии. Пьют, но не так много, чтобы одуреть. Все говорят одновременно. Собрались в кабинете Лэрри, стоят перед аэрофотоснимком долины и наперебой излагают свои варианты. Настоящие сборы на охоту.
— Верхом?
— Не знаю, что они надумают. Предполагалось, что две машины прочешут дороги, а всадники — тропинки и каньоны.
Пи-Эм чуть было не вскочил с постели, но, слава богу, удержался, иначе Лил, вероятно, промолчала бы о том, что она затем рассказала Норе.
— Что думает Пи-Эм? Вы серьезно не знаете, где этот человек?
— Нет. Честно нет. Сегодня под вечер мы доехали до конца шоссе. Похоже, он прошел там, а затем повернул обратно, в нашу сторону, если, конечно, Фолк ничего не перепутал.
— Ах, если бы он не наткнулся на эту бутылку!..
— Н-да.
— Неужели Пи-Эм ничего не предпримет?
— Надеюсь, ты будешь молчать? Я уговорила его прилечь часа на два: потом он возьмет лошадь и отправится на поиски.
— Куда?
— Куда придется.
— Я тебе тоже кое-что расскажу.
Лил понизила голос, но не слишком, и Пи-Эм разобрал почти каждое слово.
— Вчера вечером мы с Эриком долго говорили.
— Знаю.
— У него прямо-таки навязчивая идея — немедленно переправиться на ту сторону. Он боится, что Пи-Эм не захочет помочь ему всерьез. Он перебрал все мыслимые способы.
— А ты что ему сказала?
— Что на реке, по-моему, есть перекат. В первую очередь пробовать следует именно там.
— Где?
— У Лошачьего брода. Да ты знаешь, это в последнем каньоне. Однажды, когда я была еще маленькая и река вот так же разлилась, мой отец слег. Врач заказал по телефону лекарство, за которым надо было ехать в Ногалес. Один из ковбоев привез его. Я рассказала это Эрику. Объяснила ему, что здесь река несет воды из пяти каньонов и поэтому разливается при первой же грозе. У Лошачьего брода ее питают лишь воды из Мексики и одного каньона. Кроме того, это выше по течению, и, когда у нас еще самый разлив, там уже мелко.
— Место точно помнишь?
— Отец возил меня туда на пикник. Это за полями Кейди — в те времена их еще не было. Дороги нет, только тропинка, вдоль которой подножия гор. Как раз там Пембертон убил пуму, о которой вечно рассказывает. Тропинка в конце концов выведет к реке, а на ней есть довольно скверный брод, где и переправился ковбой моего отца.
— Верхом?
