«Чьи деньги?» — спрашиваю я.
«Мои, коль скоро не доказано противное», — отрезает он и вытаскивает из кармана сигарету.
Я проверяю номера кредиток по последним сводкам о кражах, проверил список лиц, на которых объявлен розыск. Он смотрит на меня вежливо, внимательно, ни капельки не смущаясь.
«Я полагаю, вы возьмете у меня отпечатки пальцев и пошлете их в Вашингтон?»
— Ты их взял?
— Да. Ответ придет завтра.
— И будет отрицательным.
— Знаю. Он ни разу не улыбнулся и не занервничал. Я спрашиваю:
«Откуда приехали?»
«С юга».
«Из какого города?»
«Вас интересует, из какого города я выехал утром?»
«Хотя бы это».
«Из Портленда. Вы, разумеется, хотите знать и название гостиницы, где я ночевал?»
«Если вас не затруднит».
Я делаю знак Бриггсу, моему заместителю, — давай на соседний телефон, проверь правильность сведений.
«Из Портленда уехали автобусом?»
«Нет. Добрался на машине до Бангора, позавтракал там в ресторане, рядом с муниципалитетом».
«Взяли машину напрокат?»
«Нет, сел в попутную».
«Короче, добирались с помощью автостопа?»
«Подвернулась оказия».
«А после Бангора?»
«Опять попутной. Машина, которая подвезла меня утром, — старый „понтиак“, принадлежит канадцу из Нью-Брансуика
[24], номерной знак канадский, цвет темно-желтый».
— Номер спросил?
— Номер этой машины он забыл. Зато помнит номер той, что подвезла его под вечер.
— Запомнил тоже случайно?
— Да.
— Ты не сказал ему, что это странно?
— Сказал.
— Что он ответил?
— Что ему не внове разъезжать по стране и он привык принимать меры предосторожности.
— К тому, что его задерживают шерифы, он тоже привык?
— Возможно. Вторая машина, как он утверждает, высадила его, как раз когда начался снегопад, около пяти, на перекрестке, откуда виден весь город.
— То есть у «Четырех ветров».
— Вез его черный «шевроле», принадлежащий рыботорговцу-оптовику из Кале. Ее номер он назвал.
— Записал его, что ли?
— Запомнил. Бриггс позвонил туда, и полиция тут же дала справку. В полночь я позвонил рыботорговцу. Он, должно быть, с вечера надрался — еле языком ворочал.
«Не удивляюсь», — пробурчал он, захлопнув за собой дверь так, что в трубку было слышно.
«Чему вы не удивляетесь?»
«Тому, что он вами задержан. Я подвез его, чтоб было с кем поболтать по дороге. Два часа старался завязать разговор, но этот тип не дал себе труда ни слова сказать, ни кивнуть. Когда поднимались на холмы, окна запотели, и я опустил стекло, а он преспокойно его поднял — дескать, боится сквозняков. Время от времени доставал из кармана новую сигарету и прикуривал от окурка, мне даже не предложил. На прощание не сказал ни «благодарю», ни «до свидания».
«Он сам показал, где его высадить?»
«Нет, только назвал город, куда едет; я не захотел делать крюк ради такого субчика и высадил его на перекрестке».
Бутылки заняли свои места на полках, Чарли пора было переодеваться.
— Я бился над ним до двух ночи. Принес даже бутылку и два стакана в надежде его умаслить, и, по-моему, сам под конец набрался.
Словом, парень не желает сказать ни кто он, ни откуда и зачем приехал. Не возражает, когда ему дают понять, что Джастин Уорд — не настоящее его имя. Имеет при себе чуть ли не пять тысяч и едет не поездом, не автобусом, а на попутных машинах, как бродяга какой-нибудь.
В чемоданчике у него грязное белье, смена чистого, пара носков и домашние туфли. Я заговаривал с ним о том о сем, но так и не выяснил, чем он занимается. Руки у него белые и пухлые; судя по всему, работает он ими нечасто. Здоровье, должно быть, не совсем в порядке: время от времени он глотает пилюльку. Коробочку с ними таскает в жилетном кармане.
«Печень?» — шутливо осведомился я.
«Может, печень, а может, и другое».
В офисе стало жарко, и он расстегнул пиджак. Я словно невзначай взглянул на подкладку и заметил, что он отпорол марку фирмы.
Он прямо-таки читал мои мысли, вроде как шел за ними по пятам.
«Это ведь мое право, верно?»
«Бесспорно, но, согласитесь, отпарывать марку со своей одежды как-то не принято».
«Бывает, что и отпарываешь».
В конце концов я уже не знал, что с ним делать. Мои люди отправились по домам. Поскольку во время убийства фермера неизвестный ехал с рыботорговцем на Бангор, у меня не было никаких оснований задерживать его: с таким типом неприятностей потом не оберешься.
«Уже поздно, — вздохнул он. — По вашей вине я остался без крыши на ночь: гостиницы, по-моему, уже закрыты. Словом, буду весьма обязан, если вы дадите мне здесь переночевать, а утром принять ванну».
И самое смешное: сконфуженный шериф не посмел предложить ему койку в одной из арестантских, а повел его наверх к себе в квартиру. Миссис Брукс встревожилась:
— Кто это?
— Не волнуйся. Один приятель.
— Какой приятель?
— Ты его не знаешь.
— И ты пускаешь в дом человека, которого я не знаю?
После смерти тещи у Бруксов освободилась комната. Постели там не было, и Кеннету пришлось доставать из шкафа простыни, подушку, полотенца.
— Когда я проснулся, незнакомец уже мылся в ванной. Прайса он не убивал, — вот все, что мне известно, Чарли. В остальном…
— Я убирал на улице снег, а он подошел и поздоровался.
— Ты позволишь? — спросил шериф, в третий раз берясь за бутылку бурбона с таким видом, словно делает это машинально. — Пари держу, он вот-вот вернется.
— Не сомневаюсь.
— По-моему, тебе самое время переодеться, — крикнула Джулия из кухни. — Вы оба там разболтались, как старухи.
Шериф быстренько утер рот и счел за благо ретироваться.
— Начнет тебе докучать — сразу вызывай меня.
— Благодарю, с меня одного раза хватит.
Был час, когда молодежь отправляется после церкви в аптеку поесть мороженого. Взрослые, перед тем как сесть в машины, задерживались на паперти; солнце в белесом небе казалось желтоватым пятном. Юго — согласно иммиграционному свидетельству его звали Михайло Млечич, но для всех он был Майком или просто Юго — еще спал: голый, огромный, мускулистый, с волосатой грудью и грязными ногами, он лежал поперек постели без простынь, а вокруг неслышно скользили две женщины и дети.
