Еще порцию, молодой человек! Да-да, еще! И в ту же посуду, черт побери! Я не из брезгливых.
До скорого, старина Чарли! Если надумаешь отравить вашего крокодила, берусь защищать тебя бесплатно.
Итак, самое неотложное сделано. Благодаря Кэнкеннену, хотя Боб до смерти будет попрекать Чарли тем, что бармен выволок его из постели в самые декабрьские морозы и заставил играть роль Санта-Клауса, Елица уже далеко, в соседнем округе. Пусть теперь полиция шарит в доме Юго: одно из самых веских обвинений против него, по-видимому, отпало.
Снег опять превращался в слякоть, и бильярдная напротив, где старый Скроггинс с оглушительным хрипом прочищал себе бронхи, и мальчишки с четырех часов дня толпились вокруг бильярдов, изображая из себя гангстеров, выглядела сегодня особенно зловеще.
О новом происшествии Чарли услышал от Сандерса лишь около пяти. Штукатур рассказал о нем при Джастине.
— Знаешь, что случилось у Гольдмана?
Проведя утро в окружном суде, Чарли, естественно, не видел, как в половине десятого к старьевщику нагрянули двое полицейских в штатском, а после этого он весь день на улицу носа не высунул.
— Его ограбили?
— Сегодня ночью.
Гольдман жил в старой части города, недалеко от Боба Кэнкеннена, а на их улице находилась только его лавка. По вечерам он уходил домой, полагаясь на решетки, защищавшие витрины, и электросигнализацию, которую установил года два назад.
— Вскрыть сейф не пробовали: ночью там ничего нет, кроме старых часов и дешевых допотопных украшений. Дверь не взломана, витрина не тронута. Я был у себя во дворе и слышал, как сыщики совещались на аллейке. По их мнению, вор проник в дом через чердачное окошечко, вернее сказать, вентиляционное отверстие футах в десяти над землей. Но, даже встав на мусорный бак, которых полно на аллейке, до отверстия не дотянуться, а главное, мужчине в него не пролезть. И все-таки похоже, что грабитель пробрался именно через него. Назад удрал тем же путем — нашел в лавке стремянку и подставил.
— Что взяли?
— Полдюжины пистолетов с патронами. Оружие брали только современное, самых крупных калибров, револьверов не тронули. Исчез также кожаный портфель — туда наверняка сложили оружие и боеприпасы. К дорогим ружьям, выставленным на витрине, не притронулись. К фотоаппаратам — тоже, хотя некоторые из них можно было бы перепродать долларов за полтораста.
Чарли даже не взглянул на Уорда, неподвижно сидевшего за стаканом пива. Сколько раз он видел подобное в перенаселенных предместьях, где работал в начале своей карьеры! И всегда это начиналось с кражи оружия: оно — основа шайки.
Итак, компания сопляков располагает теперь средством испытать свое хладнокровие, и они, конечно, сгорают от желания пустить это средство в ход.
— Отпечатков пальцев, разумеется, не осталось?
Мальчишки читают подряд все дешевые полицейские романы и журналы, специализирующиеся на детективе. В техническом плане они, безусловно, утрут нос местной полиции.
— В конце концов я начну радоваться, что у меня одни дочери, — со вздохом заключил Сандерс.
Бедняга! Он так мечтал о сыне, а у него пять девчонок с такими же топорными лицами и добрыми глазами, как у отца.
Джулия слушала, стоя на пороге кухни: все, что касается детей, неизменно интересовало ее.
— Прикрыли бы лучше места, где ребят учат играть на деньги! — бросила она издали, недобро посмотрев на Джастина.
Зачем? Бармен чувствовал — Уорд выиграл партию. Сам Чарли сделал что мог: поднял на ноги Кэнкеннена, и тот отчасти смягчит удар — хотя бы по Майку.
Итальянец опять начал беспокоиться, где Боб, но перед самым обедом адвокат позвонил и первым делом осыпал приятеля проклятьями: зачем тот втравил его в эту авантюру.
— Где вы?
— Ясное дело, в баре, но у них только скверный виски.
— А где он находится?
— Не знаю. Тут ни одного указателя. Просто кучка домишек у дороги. Мне втолковали: сколько-то раз повернуть направо, потом налево, потом опять направо, и выскочишь на номерное шоссе.
— Что с Елицей?
— Порядок. Она у своих стариков.
— Как все прошло?
— Отлично. Семейка сбежалась вытаскивать мою машину; я застрял в грязи в ста футах от их дома. Это на берегу моря, местность вроде болота — не разобрать, где суша, где вода.
Чарли мысленно представил себе хибару, как у Майка.
— Люди прекрасные, только вот по-английски — ни в зуб, кроме самых младших. Отец — точь-в-точь оперный пират, хотя довольствуется сбором съедобных моллюсков да ставит верши на лангустов. Знаешь, Чарли, я охотно все расскажу, но предупреждаю: счет за разговор пошлю тебе.
— Знаю.
Бобу нравилось разыгрывать из себя скупердяя: он с удовольствием прикидывался, будто пересчитывает сдачу, заводился из-за счета в ресторанах, на заправочных станциях орал: «И чтоб бензин самый дешевый!»
— Все перецеловались, и младенец пошел по рукам. А рук там хватает! В семье, вместе с замужними дочерьми, человек двенадцать, если не больше, все одинаковой породы, и кухня у них очень даже недурная. Мне поднесли стаканчик их родного самогона: вкус оригинальный, крепость — ничего подобного не пробовал. Один из мальчишек — он ходит в школу — перевел мои слова отцу, и тот обещал оставить девицу с малышом у себя и ни во что не вмешиваться. Если начнут допрашивать, притворится идиотом, а мальчишка будет держать меня в курсе. Сейчас попытаюсь выбраться на шоссе, но завтра — это уже точно — проснусь с отчаянным воспалением легких.
Чарли до самого закрытия надеялся, что Боб вернется, и вздрагивал всякий раз. когда слышал, что мимо идет машина, у которой барахлит мотор или дребезжат разболтанные детали. Но Кэнкеннен, видимо, встретил еще не один бар на своем неведомом пути назад, в город, к просторному дому, где его ждала экономка.
Для очистки совести бармен вызвал ее на провод:
— Боб не вернулся?.. Так я и думал. Звоню сказать, чтобы вы не беспокоились. Он наверняка вернется поздно ночью.
— И не стыдно вам гнать его за город в такую погоду? Вижу я, что вы за человек! Вам все равно, что с ним будет, — не вам его выхаживать.
В тот вечер Чарли взялся лечиться от простуды: принял аспирин, выпил двойной грог, велел Джулии растереть ему грудь и так пропотел, что ночью ей пришлось встать и переменить простыни. В котором часу это было? Ночь, как и минувший день, оказалась для Итальянца насыщена телефонными разговорами. Он стоял, закутавшись в одеяло, и ждал, пока Джулия перестелит кровать, как вдруг услышал внизу звонок и в полудреме решил было, что это будильник на кухне. Затем подумал: что-то стряслось с Кэнкенненом, сбросил одеяло, накинул халат и заспешил вниз по лестнице.
Аппарат трещал так настойчиво и тревожно, что Чарли даже не включил электричество, и бар по-прежнему был освещен только отблеском уличного фонаря, проникавшим через дверную фрамугу.
