Бармен внезапно почувствовал, что ему просто необходимо выйти на кухню и увидеть Джулию.
— Что-нибудь ищешь?
— Нет.
Он всего-навсего взглянул на последнюю фотографию детей, приколотую к стене над столом. Они вот-вот вернутся из школы.
— Где малышка?
— Она клевала носом, и я уложила ее в постель вместе с куклой.
Когда Чарли вернулся в бар, Сандерс уже ушел. Итальянец остался один на все долгие часы ожидания. Бильярдная напротив была пуста, и старый Скроггинс, дремавший с открытым ртом в плетеном кресле, издали казался похожим на мертвеца.
Чарли пришла мысль позвонить Луиджи, но он понимал, что делать этого нельзя. Ни в коем случае. Быстро спускались сумерки. Эти, наверное, уже в городе: наводят справки, ждут полной темноты. Услышав телефонный звонок, бармен вздрогнул и подумал: «Они?»
Звонила, однако, подруга Джулии — ей понадобился рецепт пирога. Разговор нескончаемо затянулся. Джулия блаженно улыбалась, теребя край передника.
Мимо окон прошел Уорд. Вернулся к Элинор, запер за собой дверь, угрюмо поднялся по лестнице, занес покупки в комнату. Может быть, посмотрел на себя в зеркало. Потом опять двинулся к выходу, и старуха Адамс, распахнув вдогонку дверь, упрекнула его: он не снял галош и оставил на лестнице грязные потеки.
Потом он нагнул голову и, прижимаясь к домам, проследовал по улице, пересек мостовую, вошел в бильярдную и заговорил со старым Скроггинсом, который, хоть и оказался живым, не потрудился встать с кресла. В бильярдной тоже был телефон. Уорд и Чарли видели друг друга через дорогу. Джастин не снял пальто; это означало, что сейчас он появится в баре. Наступает его время.
В обоих заведениях горело электричество; витрина Гольдмана тоже сверкала, но более белым и резким светом: у старьевщика стоят специальные лампы.
Джулия закончила разговор, и Чарли попросил:
— Выйди посмотри, нет ли на улице машины, а то я боюсь, как бы меня опять не прихватило.
В баре потянуло холодом, но Джулия сразу же закрыла дверь.
— Стоит одна, чуть подальше Гольдмана.
— Мотор включен?
— Я не прислушивалась.
Она уже направилась в кухню, как вдруг Чарли взглянул на часы и вскрикнул:
— Дети!
— Что дети?
— Они уже вышли из школы!
Бармен решился: он сейчас натянет пальто, возьмет шляпу и пойдет встречать их. Но не успел. Джастин Уорд принял пилюлю, застегнул пиджак, пальто и, взявшись за ручку двери, бросил старому Скроггинсу еще несколько слов. Потом распахнул дверь, поднял воротник и наклонил голову, собираясь ринуться сквозь стену дождя.
Со стороны показалось бы, что Джулия все поняла — так напряженно она смотрела на мужа, хотя на самом деле ее напугала его каменная неподвижность.
Машина почти беззвучно рванулась вперед, и над улицей, словно отскочив от стен, раскатились четыре выстрела. Тормоза трагически взвизгнули на крутом повороте, автомобиль обогнул дом Элинор и понесся по Мэйн-стрит вверх на Холм.
Ни Чарли, ни Джулия не шелохнулись. Она лишь мельком взглянула на темную массу, осевшую на край тротуара, и на белую руку, свесившуюся в лужу.
Потом спросила:
— Ты знал?
И в свой черед вскрикнула:
— Дети!
В уличной мгле засуетились люди. Чарли влез в рукава пальто, и Джулия, бегом нагнав его, сунула ему шляпу и шарф.
Она знала: он идет не туда, куда сбегаются любопытные, а на угол, где с минуты на минуту появятся дети.
Воздух разорвали сирены «скорой помощи», полицейских машин, а еще через несколько секунд Кеннет Брукс распахнул дверь бара и возбужденно окликнул:
— Чарли!
И тогда Джулия молча указала ему с порога на своего мужа: освещенный лампами в витрине Гольдмана, он шел по тротуару, держа за руки обоих старших детей.
Братья Рико
I
В это утро, как обычно, его разбудили дрозды. Но теперь он на них больше не злился. Раньше они выводили его из терпения, особенно пока он не привык к здешнему климату и не мог из-за жары уснуть до двух-трех часов ночи.
Птицы начинали верещать с восходом солнца. Здесь, во Флориде, рассвета как бы и не было вовсе: солнце всходило мгновенно, небо вдруг заливал золотой свет, а воздух становился влажным и дрожал от щебетания птиц. Он не знал, где они вили гнезда, и даже не мог сказать, действительно ли это были дрозды. Вот уже десять лет, как он называл их так, все собираясь выяснить, какие это птицы, и все забывал это сделать. Лоис, маленькая негритянка, называла их по-своему, но слово это он не мог произнести даже по складам. Птицы были крупнее, чем северные дрозды, с тремя или четырьмя цветными перьями. Сначала на лужайке, поблизости от окон, всегда появлялась одна и та же пара и начинала пронзительную перекличку.
Эдди просыпался не сразу. Сквозь сон он ощущал, как наступает день, и это ощущение было приятным. Неведомо откуда прилетали и другие дрозды, должно быть, из соседних садов. Одному богу известно, почему они выбрали для утренних свиданий именно его сад!
С птичьим гомоном в его сновидения вторгался внешний мир. К грезам примешивались частицы реального. Море было спокойно. Слышался только шорох легкой волны. Она возникла возле самого пляжа, оставляя на песке блестящую кайму, увлекая за собой тысячи ракушек.
Накануне звонил Фил. У Эдди всегда было неспокойно на душе, когда Фил давал о себе знать. На этот раз звонок был из Майами. Сначала Фил говорил об одном человеке, но имени не называл. В разговорах по телефону Фил вообще редко упоминал имена.
— Это ты, Эдди?
— Я.
— Говорит Фил.
Ни одного лишнего слова. Это его обычная манера. Даже говоря из кабины где-нибудь в баре, Фил все равно взвешивал каждую фразу.
— Дома все в порядке?
— Все хорошо, — ответил Эдди Рико.
Почему это Фил вдруг замолкает посреди самой невинной фразы? Даже если с ним разговариваешь и не по телефону. У человека поневоле возникало впечатление, будто ему не доверяют, хотят от него что-то скрыть.
— Как здоровье жены?
— Все хорошо, спасибо.
— Неприятностей нет?
— Нет, все в порядке.
Разве они не знают, что в секторе Рико все всегда обстоит благополучно?
— Посылаю к тебе одного парня. Жди его завтра утром.
Так бывало не раз.
— Пусть он поменьше выходит из дому… Как бы ему не вздумалось пойти прогуляться…
