— Да… да… Об этом я тоже подумал. Не беспокойся. Все, что нужно, будет сделано… Я звонил в Лос-Анджелес. Я не мог соединиться с тем, о ком ты говорил, но теперь он уже предупрежден. Я жду их обоих к вечеру.
У него хриплый голос, как у тех, кто много пьет и курит уже не один десяток лет. В этом он тоже похож на политического дельца. Должно быть, на улицах все с ним раскланиваются, люди подходят пожать ему руку, гордясь знакомством с великим Майком.
Тогда, после судебного процесса, у него отобрали несколько миллионов, но, вероятно, он потерял не все и, покинув Алькатрас, не сидел без гроша.
— Согласен, Сид… У него вид разумного человека… Не думаю… Я сейчас у него узнаю.
Он повернулся к Эдди:
— Ты хочешь что-нибудь сказать Сиду?
Только не в таких условиях. Что он может сейчас, не обдумав, сказать Кубику? Он понимал, что все решено помимо него.
— Нет. Он не хочет. Идет! Я тебе позвоню, когда все будет сделано.
Майк протянул трубку Эдди, чтобы тот повесил ее на рычаг, отпил глоток виски и задержал запотевший стакан в руке.
— Ты ел?
— Только утром.
— Голоден?
— Нет.
— Зря ты не выпьешь глоток.
В самом деле, может быть, виски перебьет привкус красного вина, от которого его недавно рвало.
Эдди налил себе виски.
— Сид славный малый, — вздохнул Майк. — Не было ли у него в прежние времена какой-то истории, связанной с твоим отцом?
— Мой отец был убит пулей, предназначенной Кубику.
— Так-так!.. Мне показалось, что он тебя очень любит. По-твоему, здесь не жарко?
— Слишком жарко.
— Жарче, чем во Флориде?
— Тут совсем другая жара.
— Я никогда там не бывал.
Он затянулся сигарой. Майк редко произносил две фразы подряд — то ли ум его отяжелел, то ли вообще он изъяснялся с трудом. Лицо у него было дряблое, одутловатое, губы безвольные, как губы ребенка. А под постоянно слезящимися светло-голубыми глазами набрякли мешки. Но в этих глазах сохранилась прежняя властность, и трудно было долго смотреть на них.
— Мне шестьдесят восемь лет, сынок. Могу утверждать, что жизнь свою я прожил неплохо, но я не считаю ее оконченной. Так вот верь не верь, но меня никогда не тянуло выехать за пределы Техаса и Оклахомы на Юге, Юты и Айдахо на Севере. Я не знаю ни Нью-Йорка, ни Чикаго, ни Сент-Луиса, ни Нового Орлеана. Кстати, о Новом Орлеане. Зря твой брат Джино надумал удрать.
Он стряхнул с брюк пепел от сигары.
— Передай-ка мне бутылку.
Виски в его стакане нагрелся.
— Я уже не помню, сколько я знал таких, считавших себя хитрецами и совершавших одинаковые ошибки. Что, ты думаешь, его ждет? Окажись твой брат в Бразилии, Аргентине, пусть даже в Венесуэле, он попытается связаться с людьми. Есть дела, которые не поднять в одиночку. А тем уже известно, почему он уехал отсюда, и они не захотят ссориться с нашими крупными боссами.
Все было справедливо, Эдди это знал. Он был поражен безрассудной выходкой Джино, и она тем более взволновала его, что он смутно догадывался о ее причине.
Он мог бы поступить так же. Может быть, брат приезжал к нему в Санта-Клару, чтобы увезти с собой? Но Джино понял, что разговаривать с ним об этом бесполезно.
Эдди стало стыдно. Он пытался вспомнить последний взгляд брата.
— Что случится, если Джино будет упорствовать, работать в одиночку, попадет в руки полиции или столкнется с кем-либо, кто будет защищать свой собственный рэкет? Что тогда? Он вскоре скатится на дно и через полгода превратится в бездомного пьяницу, из тех, что валяются в канавах.
— Джино не пьет.
— Запьет.
Почему Майк не говорит ему об инструкциях, которые он получил насчет Тони?
Майк раздавил сигару в пепельнице, вынул из кармана другую, осторожно снял целлофановую оболочку и наконец обрезал кончик красивой серебряной гильотинкой. Казалось, он собирался долго пробыть в этой комнате.
— Я тебе уже говорил, что никогда не уезжал с Запада.
Он обращался к Эдди снисходительно, как к очень молодому человеку. Неужели ему неизвестно, что на побережье Мексиканского залива Эдди был почти таким же значительным лицом, как Майк здесь?
— Забавно, что при этом я встречался в моей жизни со всеми, кто имеет вес в Нью-Йорке или в любом другом месте. Видишь ли, всем им рано или поздно случается побывать в Калифорнии.
— Вы не голодны?
— Я ничего не ем днем. Но если ты хочешь есть…
— Нет.
— Тогда покури. У нас есть время.
На минуту Эдди задумался о том, что Тони воспользуется этой отсрочкой, чтобы скрыться вместе с Норой. Это была нелепая мысль. Человек, подобный Майку, несомненно, принял меры предосторожности. Его люди наверняка следят за домом Феличи.
Можно было подумать, что Ла Мотт читает его мысли.
— Твой брат вооружен?
Эдди притворился, что не понял вопроса.
— Джино?
— Я говорю о меньшом.
Это слово причинило Эдди боль — мать тоже говорила иногда «меньшой».
— Я не знаю. Вероятно.
— Это не имеет значения.
Воздух кондиционировался, в комнате было прохладно, но жара все-таки ощущалась. Она давила на город, на поля, на пустыню. Дневной свет был как расплавленное золото. Казалось, даже машины на улице с трудом пробиваются сквозь массу нагретого воздуха.
— Который час?
— Половина третьего.
— Мне должны позвонить.
В самом деле, не прошло и двух минут, как зазвонил телефон. Словно это подразумевалось само собой, Эдди снял трубку и, не произнеся ни слова, протянул ее Майку.
— Да. Да. Хорошо! Нет! Ничего не изменилось… Я останусь здесь… Согласен. Я жду звонка, как только они прибудут.
Майк вздохнул, поудобнее устроился в кресле.
— Не удивляйся, если я немного вздремну. — И добавил: — У меня двое людей внизу.
Это была не угроза, а лишь предостережение. Майк сделал его, чтобы оказать Эдди услугу — избавить от ложного шага.
А Эдди по-прежнему не осмеливался его расспрашивать. У него было чувство, что он попал в немилость и заслужил ее. Он видел, как Майк постепенно погружается в забытье, и не без почтительности вынул сигару из его пальцев в тот миг, когда она готова была упасть на пол. Потом — это продолжалось около двух часов — Эдди сидел не двигаясь, изредка протягивая руку, чтобы взять фляжку с виски. Боясь шуметь, он не налил себе воды, ограничиваясь тем, что лишь смачивал губы виски.
