Он к ней не притронулся. В ту минуту, когда самолет Эдди сделал первую посадку, Сидни Даймонд и его спутник должны были проезжать предместье Лос-Анджелеса.
На какой-то стоянке Эдди перепутал самолет. Около двух часов пополудни он оказался в третьеразрядном аэропорту, над которым разразилась гроза, и ему пришлось до вечера ждать вылета. Лишь на другой день из Миссисипи он позвонил в Санта-Клару.
— Это ты?
Он слушал голос Эллис, но этот голос не пробуждал в нем никакого волнения.
— Да.
— Дома все в порядке?
Слова приходили сами собой, привычные слова, так что ему не приходилось думать.
— Да. А как у тебя?
— Что дети?
— Я не пустила Эмили в школу. Доктор думает, что у нее начинается корь. Если так — а это станет окончательно известно сегодня вечером, — Кристина тоже не сможет ходить в школу.
— Анджело тебе не звонил?
— Нет. Я утром проходила мимо магазина. Все, кажется, в порядке. Я заметила нового продавца.
— Я знаю о нем.
— Звонили из «Фламинго». Я ответила, что ты скоро вернешься. Так и надо было сказать?
— Да.
— Тебя плохо слышно. Ты, вероятно, очень далеко.
— Да.
Сказал ли он «да»? Ведь он не думал о расстоянии между Флоридой и Миссисипи, он думал… впрочем, он ни о чем не думал.
— Когда ты будешь дома?
— Не знаю. Возможно, скоро будет самолет.
— Ты не посмотрел расписание?
— Нет еще.
— Ты не болен?
— Нет.
— Устал?
— Да.
— Ты от меня ничего не скрываешь?
— Я устал.
— Почему бы тебе не отдохнуть хорошенько, хотя бы одну ночь, прежде чем снова лететь?
— Я, может быть, так и сделаю.
Он так и сделал. В гостинице Эдди получил лишь маленький номер без кондиционера, так как в городе происходил какой-то съезд. В коридорах встречались люди со значками и с повязками на рукавах. К петлицам у них были прикреплены карточки с фамилиями.
В гостинице было шумно, но, как и в Эль-Сентро, Эдди погрузился в томительный сон, дважды или трижды просыпался и каждый раз испытывал отвращение от запаха собственного пота.
Конечно, это из-за печени. Там он много пил. Он уже отвык от этого. В Санта-Кларе надо будет посоветоваться с Биллом Спанглером, врачом.
Два раза на летном поле, на солнцепеке, у него начинали плясать перед глазами черные точки. Это тоже могло быть признаком болезни.
Когда Эдди проснулся в незнакомой комнате, ему вдруг захотелось плакать. Никогда он не чувствовал себя таким усталым, смертельно усталым, усталым до того, что, окажись он на улице, он, наверное, улегся бы все равно где — на мостовой, под ногами у прохожих. Ему хотелось, чтобы его пожалели, чтобы кто-нибудь говорил ему успокоительные слова, положив прохладную руку на лоб. У него не было такого друга и никогда не будет. Завтра или послезавтра, когда у него хватит духу вернуться, Эллис заботливо посоветует ему отдохнуть.
Жена у него внимательная, заботливая, но она его не знает. Он ничего ей не рассказывал. Она думает, что он сильный, что он ни в ком не нуждается.
Он не понял тогда смысла приезда Джино. У него нет еще уверенности, что он понимает брата и теперь. Очевидно, что тот приезжал, чтобы предостеречь его.
Почему Джино не был с ним более откровенен? Неужели не доверял ему?
Братья никогда ему не доверяли. Нужно было суметь им объяснить.
Но как? И что объяснить?
Он пошел принять душ и заметил, что полнеет. У него появились маленькие мягкие груди, как у двенадцатилетней девочки.
Потом он побрился и, как в то утро в Санта-Кларе, порезал родинку. К счастью, при нем всегда был квасцовый карандаш.
Ему пришлось ждать около часа, пока принесли легкий костюм, который он отдал прогладить. Полную фляжку виски он выбросил в корзину для бумаг.
Не важно, что его не понимают. Сид Кубик знает, что он всегда выполнит любое приказание. Когда в половине первого ночи Майк позвонил Сиду и сообщил, что все кончено, тот лично подошел к телефону и сказал: «Передай Эдди, что это хорошо». Это слово в слово. Майк не выдумал.
«Передай Эдди».
Если Фил находился в комнате, на губах у него, наверное, появилась кривая усмешка.
«Передай Эдди».
Он намеренно не сообщил жене, в котором часу приедет. Взяв такси, он прямо с аэродрома поехал в магазин.
Анджело, прыгая через ступеньки, сбежал к нему навстречу.
— Все в порядке, патрон?
— Все в порядке, Анджело.
Мир по-прежнему казался ему тусклым, бесцветным, безжизненным.
Но может быть, все еще вернется? Ведь от слов Анджело ему уже стало легче.
«Патрон!»
Он столько, столько трудился с тех времен, когда жил в лавчонке в Бруклине, чтобы этого достичь!..
Поезд из Венеции
Часть первая
I
Почему он думал все время о дочери и образ ее заслонял перед ним все? Это его смутило, но пришло в голову лишь после того, как поезд тронулся в путь. Правда, смущение было мимолетное и, возникнув под стук колес, вскоре исчезло. Кальмара отвлек мелькавший за окном пейзаж.
Но почему все-таки ему вспомнилась Жозе, а не жена или младший сын, ведь они стояли втроем под жгучими лучами солнца!
Может быть, оттого, что фигурка дочери на перроне выглядела особенно нескладной? Жозе минуло двенадцать лет, она была длинная и худенькая, с тонкими руками и ногами. Белокурые волосы, посветлевшие от морской воды и солнца, отливали серебром.
Выходя из пансиона, Доминика спросила Жозе:
— Уж не собираешься ли ты в таком виде провожать отца?
— А что? Столько людей ездят на глиссере в купальных костюмах. Ведь пристань прямо у вокзала. Разве потом мы не пойдем сразу купаться?
Доминика была в шортах и в прозрачной полосатой кофточке, купленной в каком-то узком переулке, среди толчеи неподалеку от канала.
Не потому ли Кальмар смутился, что впервые обратил внимание на начинавшую наливаться грудь дочери?
Все эти впечатления были неясны, словно мысли его окутал утренний туман, словно перед его глазами стояло марево, колышащееся между небом и землей, почти ощутимое, мерцающее и жаркое.
В голове и теле Кальмара еще отдавалась вибрация пароходика, привезшего их из Лидо и то плавно покачивавшегося на длинных ровных волнах, то вдруг вздрагивавшего при приближении встречного судна.
