Что там такое в этом чемоданчике, который стоял сейчас на стуле рядом с ним?
Но если неизвестный не покончил с собой, то почему и каким образом он исчез? Может, кто-то столкнул его с поезда, когда он входил или выходил из уборной?
Такое предположение казалось более правдоподобным — что-то не верилось, чтобы незнакомец скрылся на вокзале в Бриге, смешавшись с толпой. Бриг — пограничная станция, и там проверяют паспорта всех пассажиров как в поезде, так и при выходе в город.
— Мадемуазель!
Он щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание официантки.
— То же самое, пожалуйста!
— Еще раз виски?
А если во французской таможне его попросят — что весьма вероятно — открыть чемоданчик, от которого у него нет ключа?
«Простите, господа… Я потерял ключ в дороге».
Чемоданчик был внушительный, из настоящей кожи, а не из какого-нибудь заменителя. В чем, в чем, а в этом Кальмар разбирался, так как почти десять лет имел дело с синтетикой.
Заметно было, правда, что чемоданчик изрядно поношен. Должно быть, его немало таскали по залам ожидания вокзалов, аэропортов, по разным учреждениям. Но замки превосходного качества, это не дешевые замки, которые легко открыть перочинным ножом.
«Господи, пронеси…»
Он не верил в Бога, точнее, давно перестал верить, но, видимо, в глубине души сохранил искорку веры, вспыхнувшую в трудных обстоятельствах. Два года назад, когда Жозе должны были срочно оперировать по поводу острого аппендицита, он тоже шептал: «Господи, пронеси…»
Он даже дал какой-то обет, но, конечно, не помнил какой, поскольку не выполнил его. Что подумают дочь и жена, если узнают, что он задержан в Лозанне по подозрению в убийстве молодой женщины у нее на квартире? А господин Мандлен? А его друг чертежник Боб и все сослуживцы?
— Я вот думаю, мадемуазель, не перекусить ли мне перед дорогой? В парижском поезде есть вагон-ресторан?
— В поезде двадцать тридцать семь? Боюсь, что нет. Могу вам предложить филе из окуня, цыпленка в сметане, пирог со сморчками.
Кальмар не был голоден, но заказал пирог со сморчками, потому что ему понравилось название и потому что в доме редко ели сморчки.
— Какое вино? Местное или «Божоле»?
— «Божоле».
Ему было безразлично, все безразлично — мысли его были поглощены этим чемоданчиком, который словно прилип к нему, да кремовым костюмом, что был на нем. Как назло, Кальмар надел его сегодня по настоянию жены, и костюм этот привлекал к нему такое же внимание, как если бы он шел с флагом.
«Господи, пронеси…»
В купе оказалось пять человек, в том числе один священник. Кальмару пришлось сидеть между дамой лет шестидесяти, которая все время отодвигалась от него, словно ее шокировало его прикосновение, и стариком с розеткой Почетного легиона, читавшим «Фигаро». После переезда границы старик уснул безмятежным сном, как в собственной постели.
У священника, сидевшего напротив, были черные башмаки с широкими серебряными пряжками. Муж пожилой дамы — щуплый, нервный человечек раз десять выходил в туалет и всякий раз извинялся, протискиваясь между коленями пассажиров.
— Ты принял таблетки?
— Да. Еще в Лозанне, сразу после обеда.
— Две?
— Ну да.
— И все равно плохо с желудком?
Муж смущенно поглядывал на присутствующих, надеясь, что они не слышат слов его супруги.
— Не надо было есть телячий язык. Ты же знаешь, что тебе это вредно.
В другом углу купе молодая девушка, высокая и стройная, сидела, простодушно обнажив ноги выше колен. У нее были рыжеватые волосы, как у Арлетты Штауб, и всякий раз, когда Кальмар невольно замечал полоску тела над чулком, ему вспоминалось тело, распростертое на голубом ковре на улице Бюньон.
Но самое любопытное, если бы Кальмар встретил Арлетту где-нибудь, например в этом поезде, он бы ее не узнал, тем не менее ему необходимо было быть в курсе всего, что с ней связано. О ее смерти французские газеты едва ли сообщат, если только это не сенсационное убийство. Здешняя же газета, кажется, называется «Газетт де Лозанн». Кальмар вспомнил, как кто-то говорил ему, что в киоске на площади Оперы, напротив «Кафе де ла Пэ», продаются газеты всех стран, и решил завтра же купить там швейцарскую газету.
Будет ли там сообщение о случившемся? Интересно, сейчас уже обнаружили труп? Если молодая женщина жила одна, если у нее не было прислуги, то может пройти несколько дней, прежде чем ее хватятся, — особенно теперь, в период отпусков.
Кальмару не следовало пить виски и есть сморчки. Он чувствовал себя не лучше мужа своей соседки и, если бы у него хватило духу, вышел бы в туалет и попытался вызвать рвоту. По мере приближения к границе недомогание его возрастало. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, а это чувство Кальмар терпеть не мог.
Однако, если бы он ехал в купе один, то, наверное, страдал бы меньше, но их было шестеро, и они разглядывали друг друга, не вступая друг с другом в контакт. Кальмару казалось, что во всех этих взглядах, обращенных не только на него, но и на остальных пассажиров, сквозило подозрение или осуждение.
Даже у соседки слева и у ее мужа. Женщина злилась, что муж съел что-то такое, чего не следовало, и что он беспокоил всех в купе каждый раз, когда выходил в коридор. А тот сердился на жену за ее бестактность и попреки.
Кальмар всегда чувствовал себя неловко в толпе, и покупка машины явилась для него большим облегчением — не потому, что он перестал быть объектом взглядов, которыми люди окидывают попутчиков в метро или в автобусе.
Конечно, он никогда не признался бы Доминике, что женился на ней прежде всего для того, чтобы не быть одиноким. Конечно, он любил ее. Она понравилась ему в первый же день знакомства. Но не встреть Кальмар Доминику, он женился бы на другой.
И сейчас — подобно тому как его соседка сердилась на мужа — он сердился на Доминику за то, что она заставила его жить среди этой толпы на Лидо, в семейном пансионе, все обитатели которого сталкивались в столовой и разглядывали друг друга, как в вагоне-ресторане. Более того: он бессознательно злился на Доминику за то, что она тоже иногда смотрела на него так, будто думала: «Что же это, в сущности, за человек? Он мой муж. Я живу с ним тринадцать лет. Мы спим в одной постели, наши тела сроднились. Но когда он, возвращаясь с работы, целует меня, о чем он думает? Что он делал целый день? Что случится, если я умру? Как он в действительности относится к детям?»
Поезд прибыл в Валлорб, и снова — привычные слова и жесты таможенников и полицейских.
— Приготовьте, пожалуйста, паспорта…
Кальмар, словно преступник, ожидал, что сейчас его паспорт начнут рассматривать, но ему вернули документ после одного беглого взгляда.
