— Конечно! Никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал.
Кальмар решил прибегнуть к одной нехитрой уловке: стал покупать хлорофилловое драже, от которого быстро исчезает запах алкоголя. Только приносить драже домой было довольно опасно, так как Доминика, когда чистила его одежду, частенько выворачивала карманы.
Сначала, по наивности, Кальмар покупал ежедневно по пакетику драже в разных аптеках, а остатки к концу дня выбрасывал. Затем ему в голову пришло простое решение, в последнее время он стал так усложнять самые простые вещи. Ведь пакет с драже можно держать в ящике письменного стола. Если кто-нибудь и обратит на это внимание, он скажет, что принимает драже от изжоги.
— Я только прошу тебя, Жюстен, впредь не говорить о лошадях при детях.
— Разумеется! Кстати, завтра утром я отнесу свою ставку в одно из ближайших кафе под предлогом какого-нибудь дела.
— Жозе будет очень огорчена.
— Но не могу же я ее взять с собой.
— Ты бы мог не играть.
— А не кажется тебе, дорогая, что у меня и так не слишком много развлечений? Неужели ты предпочла бы, чтобы твой муж бегал за женщинами или каждый вечер ходил в кафе играть с друзьями в бридж или на бильярде? День-деньской я работаю… А затем самое большое для меня удовольствие — проводить время с тобой и детьми… Тебе не кажется, что можно простить мне такую маленькую слабость?
— Я просто не понимаю…
— Чего?
— Почему ты вдруг пристрастился играть на скачках.
— Потому что выигрываю…
— А когда проиграешь?
— Я потеряю только пять франков в неделю, стоимость двух пачек сигарет, которые я курю.
— Пожалуй, ты прав… Я знаю… Просто я думала, что ты сильнее…
Он добился своего: теперь его считали слабым.
Боб сидел на краю стола, без пиджака, в рубашке с засученными рукавами, с сигаретой, прилипшей к нижней губе. Придя на работу, он, как художник, сразу же снимал пиджак и оставался летом — в тенниске, зимой — в шерстяной рубашке с накладными карманами.
— Ты начинаешь меня серьезно беспокоить, старина Жюстен… Конечно, ты можешь сказать, что я вмешиваюсь не в свое дело, но при моем дружеском отношении к вам обоим…
— К кому?
— И к Доминике, и к тебе. Она еще ничего не знает?
Тут Кальмар не на шутку испугался:
— Что ты хочешь сказать?
— Послушай, идиот! Ведь твоя жена не наивнее меня, а я уже давно догадался. Кто она?
Жюстен все еще ничего не понимал.
— Могу даже сказать тебе, когда это началось, Я должен был бы сразу сообразить. Но это на тебя так не похоже, что все передумал, а до этого не додумался… Ты, видно, познакомился с ней, когда твоя жена и дети были в Венеции, а ты жил один в Париже… Или же — что вполне возможно — вы встретились в поезде?.. Ну что, угадал? Ты с ней познакомился в поезде? То-то ты был таким странным, когда вернулся!
Кальмар молчал, пытаясь сообразить, взвесить все «за» и «против».
— Признаешься?
— Мне не в чем признаваться.
— Однако и не отрицаешь?
— Что я могу тебе сказать?..
— Если бы ты стал советоваться со мной, я сказал бы, что это слишком заметно. Смотри сам: раньше ты никогда первым не уходил с работы, а, наоборот, задерживался дольше других, теперь же ты убегаешь, даже не простившись с товарищами, и зачастую под тем или иным предлогом уходишь раньше времени. То же происходит и во время обеда. Раньше ты болтал со мной на улице, спрашивал, приехал я на машине или пришел пешком… Что ты сказал?
— Ничего. Я слушаю.
— Затем ты так часто стал менять галстуки. Пристрастился к аперитиву. Брось! Не отрицай! От тебя несет алкоголем… Такого неисправимого пьяницу, как я, не проведешь. Я сразу распознаю человека, пропустившего две-три рюмки…
— Я никогда не пью трех рюмок…
— Ладно. Допустим, что на тебя так действуют две… А потом ты сосешь хлорофилловое драже, чтобы скрыть от жены…
— Ты рылся в моих ящиках?
— В этом не было нужды. Я просто видел, как ты совал их в рот, и почувствовал запах… Наконец, твой клетчатый пиджак!
Жюстен невольно заулыбался. Этот пиджак из настоящего шотландского твида был самым дорогим подарком, который он себе позволил. Кальмар мечтал о таком долгие годы, с самой юности. Когда он был преподавателем лицея, ему приходилось одеваться скромно, да и здесь Кальмар, как и большинство его коллег, исключая Боба, считал необходимым носить костюмы серых или синих тонов. Когда он явился домой в этом пиджаке, Доминика воскликнула:
— Неужели ты пойдешь в нем на службу?
— А почему бы и нет?
— В таком костюме не принимают клиентов…
— А я их и не принимаю…
— А Лефер? А другие, о которых ты мне говорил?
— Это не мои клиенты. Они приходят ко мне за советом. Им и в голову не придет, что я должен быть одет, как кассир в банке или администратор отеля. Кстати, коль ты уже заговорила о Лефере, он всегда носит пиджаки из твида…
Ткань, с виду грубая, была на самом деле очень мягкой. Такие пиджаки с темно-серыми брюками носят американские киноактеры, когда изображают настоящего мужчину, которого вокруг пальца не обведешь, человека храброго и независимого, спокойного и уверенного в себе.
— Скажи же мне, кто она? Одна из наших девушек? Мадлен?
Кальмар покачал головой.
— Ольга?
— Нет.
— Она работает здесь?
— Нет. Не приставай ко мне!
— Постой, постой! Уж не бедняжка ли Валери, которая сразу вскакивает с места, когда ты вызываешь стенографистку…
— Нет. Это не мадемуазель Денав.
— Ну, я в этом не так уж уверен. Во всяком случае, старина, советую тебе поразмыслить. Доминика тебя обожает. Она славная женщина и очень доверяет тебе. Если в один прекрасный день она узнает, что у тебя есть связь…
С ума сойти: Боб читает ему нотацию, защищая интересы Доминики, которая, прежде чем стать мадам Кальмар, была его любовницей!
— Не бойся. Я достаточно взрослый и умею себя вести.
— Как раз такой, как ты, и может влипнуть. Вот я — другое дело. У меня уже есть навыки. Женщины знают заранее, что со мной ничего серьезного не выйдет, несколько недель — и все, и бесполезно вешаться мне на шею. Ты же парень сентиментальный, и если попадется баба, которая вцепится в тебя, я не поручусь за дальнейшее…
— Но тебе и не придется за меня ручаться!
— Поступай как знаешь! Мое дело предупредить…
С этими словами Боб вышел из кабинета, а Кальмар даже потер руки от удовольствия, так его позабавила эта история.
